Конечно, стоит сначала отчаянно приветствовать многочисленные паломничества представителей наших благородных сословий по бескрайней России.

Плёс («там будет детский праздник»), Алтай («куда поскачет мой проказник»), Волгоград с осетриной, Казань, питательная, с чебуреками (да, ещё уникальный Кремль и стадион).

Берутся нашей светской публикой и дальние, приграничные рубежи: Иркутск с Байкалом и Владивосток с Камчаткой (при этом приключения носят не только характер светских, но и экологических – то ли чистых, то ли нет, линия партии и правительства пока неясна, не слушать же, что там говорят НКО, не для того мы учили, пардон, английский).

Долгое, как полёт комара, путешествие по родным полесьям и сладостным опушкам давно должно было наступить.





В Café de Paris уже встречаются в купальниках жители Курганской области со всеми своими творческими и техническими возможностями.

А в Петербурге, городе тоски по утрам, одни китайцы: те тосковать не умеют, Конфуций и КПК не позволяют. Есть такое отличное понятие: русское скоморошество, и это именно оно.

Мы видели, каким скоморохом, сладким и круглым, будто кусок докторской, был прошлый мэр столицы, городничий Лужков.

Сколько домиков с башенками он оставил в Москве, сколько больших палат и маленьких палаток с пирогами и нитками он воздвиг в нашей пустоватой жизни!

Его, скажем так, вкус, взращённый не культурой, но самой-самой землёй, распространялся и на всю прилегающую Московскую область (а также на Минск, Северодвинск и «Севастополь – русский город»).

Многие из нас жили в заточении в красных приземистых теремах. Иные – вообще в крупных мясистых замках с живописными холодными подземельями.

Третьи строили семейные храмы с семью золотыми куполами прямо рядом с многоместными гаражами своей челяди.

Процветало, колосилось, распевалось спелой рожью новое русское купечество, которое стремительно приобретало черты скоморошества.

Сафьяновые пиджаки, остроносые ботинки, меховые кацавейки (они же «палантин из чернобурки первого сорта»), цветастые платки (экспортный китайский шёлк), налитые жемчуга в четыре нитки (японские, заморские) сменяли венецианские кораллы.

Дамы плавали лебёдушками туда и сюда. Над всей равниной громко пел Кобзон.

Но всей этой травушке-муравушке, подтачиваемой заоблачным высокотехнологичным бизнесом, внезапно пришёл конец. Казалось бы, наступила – нет, не эпоха, а новая эра!





Стенли Кубрик вновь у аппарата и снимает, как космические корабли, до которых он не додумался, бороздят небо над престарелым поселением Завидово.

На Рублёвке по заказу миллионера строит Заха Хадид (к счастью). Но капризная высокотехнологичная муза вновь не привилась в нашей стране.

Снова забили целебными ручьями нерукотворные fashion-скрепы. Снова пришли скоморохи, и их оказалось больше, чем хоббитов в книжке.

И этому преступный fashion-пример – свадебная фотография Виктории и Олега Шеляговых (его «светлейшество» хоронит людей в самых промышленных масштабах), преподнесённая паре знаменитым фотографом.

Кокошник, размером с детскую люльку, и пузатый, не застёгивающийся на брюхе кафтан, сарафан в бисерном речном жемчуге и сафьяновые сапожки.

А в кармане кафтана и сарафана – наверняка по последней модели Iphone. Понеслись гоголевские тройки, как мерседесы S-Class после рестайлинга.

Надо отметить, что к новому витку русского народного скоморошества примкнули снова очень многие и крайне быстро.

Прошлым летом пошли рядами цветастые сарафаны с коралловой отделкой, плетёные башмачки, напоминающие вологодские лапотки (Bottega Veneta, кому надо, видно).

Летние и весенние, а также русские костюмы других сезонов сопровождались украшениями от ювелира Петра Аксёнова, денди в косоворотке.

Господин Аксёнов говорит, что его с детства приучали ко «всему русскому» (матушка его была связана с иконописью).

Впрочем, он «в богословском образовании увидел мало веры», и поэтому, видимо, сегодня стоит на полках в ЦУМе – в виде последней коллекции ювелирных украшений.

А зимами скоморохи – в муфтах, в шляпках с шёлковыми завязочками, в шляпках-пирожках, в пышных беличьих шубках, о которых писал Набоков, в длинных вязаных юбках «до полу», чтобы подметать снежный пушок перед тем, как сесть в карету.





С длинными косами через плечо – не важно, блондинка или брюнетка, главное, чтобы русая.

А вот классический гардероб 1940-1950-х по немыслимым ценам реализует среди подруг и к ним примкнувшим просто покупательницам Ульяна Сергеенко (там и «плечики», и рюшки, и ткани с фирменными рисунками тех лет, и трогательные муфты с платочками «для слёз», и миниатюрные сумки в форме игрушечных «лошадок»).

Это совсем не мода. Это великая русская литература в фальшивом, грубо раскроенном виде: из одного угла «Дни Турбиных» перемигиваются с «Доктором Живаго».

Сто лет назад грандиозные костюмированные «русские» балы семьи Романовых не спасли огромную и довольно сильную страну. Почему есть возможность думать, что всё будет иначе на этот раз?