Клиент. Успешен, любит свою жену, детей ещё не завёл, зарабатывает, купил квартиру. Типичная взрослая жизнь типичного москвича. Запрос невнятный. Что-то про тревогу и непонятно, куда жить, а тут ещё и мировые волнения.





Из разговора с клиентом выделил так называемые симптомные  мыслительные конструкции (проверьте себя — может, и у вас похожие встречаются):

●  чтобы быть хорошим человеком, нужно приносить себя в жертву; если всё отдал, то это оценят и наградят медалькой «Хороший человек»;

●  быть хорошим человеком нужно и необходимо, это залог безопасности: если что-то стрясётся, то хорошему человеку можно попросить о помощи у других;

●  тревога, апатия — вплоть до депрессии, ничего не хочется; как кое-что в проруби себя чувствует, замечает снижение работоспособности;

●  в отношениях почти никогда не лидер, в лучшем случае 30/70 не в свою пользу;

●  страх не успеть.

Диалог у нас выходит такой:

— Чего ты хочешь?

— Хочу что-нибудь сделать, чтобы снискать овации, аплодисменты, одобрение, уважение.

— А если их нет, ты на необитаемом острове, тогда чего ты хочешь?

Блок. Нет ответа. Часто слышу ответ: «Счастья». Эфемерное, «неопредмеченное» счастье, ни про что. Иногда добавляют про свободу.

— Помечтай, а?

— Мечтать — это глупо, неконструктивно, нерационально. И вообще, мечтать у меня либо не получается, либо это мечты об одобрении, — говорит клиент.





— А тебе можно быть плохим мальчиком?

— Можно… ну, или…

— Или всё-таки нельзя?

— Ну, можно, но не по-честному. Выходит, что нельзя, — грустнеет, задумывается.

— А тебе можно быть собой?

Тупит взгляд, молчание. Очень много контакта с совестью. Совесть контролирует и запрещает. Часто у таких клиентов совесть звучит голосом мамы, бабушки, реже — отцов.

— Не могу делать то, что хочу, скован голосом совести, не могу от него отделаться, будто обездвижен.

— А кто ты?

— Не знаю, — глубоко вздыхает.

Голос совести проявляет своё лицо: всплывают конкретные истории из взаимоотношений с родителем.

Воспринимает слова родителя как инструкцию к жизни, которую необходимо беспрекословно исполнять. Злится, сопротивляется. Например, агрессия на указания и попрёки родителя (или жены, если её поведение напоминает родительское), ссора, временный разрыв, затем раскаяние, вина, извинения, восстановление отношений и возвращение родителю права давать указания.





Зачем возвращение? Из чувства одиночества, страха остаться одному: кто-то ведь есть в тылу, есть к кому вернуться, на кого опереться. Такая метафора: если падать спиной назад, то есть родитель, который поймает.

Родитель продолжает обеспечивать безопасность (как и положено родителю в любой оптимальной семье, пока отпрыск не достиг взрослости). Я один, я одинок — равноценно «смерти». Животное погибнет без стада.

— А если животному оставить стадо и воздать своё собственное, возглавить его, стать взрослым предводителем этого стада? — спрашиваю я.

Снова молчит.

Из чувства самосохранения эту связь необходимо поддерживать. Чем платишь за безопасность? «Несвободой», ограничениями.

Чтобы начать разговор о прерывании этой деструктивной для клиента связи, я использую метафору взаимовыгодного детско-родительского договора: родитель обеспечивает безопасность членам семьи, в частности сыну, сын платит покорностью, «хорошестью» (я хороший мальчик, меня за это любят, ко мне снисходительны, а следовательно, блюдут мою безопасность).

Плата после подросткового кризиса становится неподъёмной, клиент стремится пересмотреть договор. Если этого не происходит, он учит себя адаптироваться, приспосабливаться к зависимости от родителя. Вытесняет потребности, которые не предусмотрены детско-родительским договором. Отсюда неумение строить свою жизнь в соответствии со своими истинными желаниями и потребностями.

Такой клиент часто не умеет даже как следует помечтать (иначе говоря, «опредметить», как говорил советский психолог А. Н. Леонтьев, текущую потребность). «Я хочу» перекрыто запрещающими пунктами детско-родительского договора.

Встаёт выбор: оставаться в рамках договора или разрывать его. Выбрать свободу и, таким образом, отказаться от привычной обеспеченности безопасностью (и здесь важно заметить: часто это уже иллюзия безопасности, ведь младенец вырос, а родитель постарел, занемог, хотя встречаются семьи, где родители до последнего держат всех отпрысков в ежовых рукавицах, кормят, поют, обеспечивают их самих и даже их семьи, внуков) в пользу больших свобод и возможностей. Или забить на свободу взрослой личности, на свои «хочу», «мечтаю», «нуждаюсь» и греться в мнимой родительской безопасности.





Как сделать выбор? Техника очень простая. Представьте себе этот договор. Пройдитесь как въедливый юрист по каждому пункту. Почему вам выгодно следовать этому договору? Какие пункты были действительно полезны вам, скажем, в детстве, но уже потеряли всякую важность в силу вашего возраста, а за какие вы всё ещё держитесь? Проведите ревизию плюсов и минусов «документа».

А затем — его разрыв. Более мягкая форма — попытаться переписать неустраивающие пункты. Особенно раздел с санкциями за неисполнение. Если переписать и согласовать договор с родителем (прежде всего у себя в голове, а затем и в реальных отношениях) не получается, то выбор снова за вами. Готовы вы положить жизнь на служение этому договору или — с сожалением, чувством предательства и болью — разрываете его и идёте жить?