– Дмитрий, наш главный редактор – выпускник переводческого факультета МГЛУ им. Мориса Тореза спрашивает, поддерживаете ли вы какие-нибудь связи с alma mater?

– Я преподаю устный перевод на старших курсах переводческого факультета.

– Что дал вам этот институт? У вас же там учились родители…

– Да, папа там даже преподавал. А мама преподавала в школе, в которой я учился. Что мне дал этот вуз? Ну, в других я не учился, сравнить сложно.

Но я думаю, что программы обучения всем аспектам переводческой деятельности как были, так и остались на самом высшем уровне в этом университете.

Об этом говорит количество разных программ – письменный перевод, устный перевод, синхронный перевод, специализированные переводы.





– Вам делали предложение работать в ООН?

– Делали. В те времена было негласное правило – помимо того, что надо было быть одним из лучших студентов, надо было ещё быть женатым. Я не был готов.

– Кого из известных однокурсников вы можете назвать?

– Ну, наверное, не однокурсников, а людей, с которыми во время учёбы я был знаком и дружил.

Например, музыкант Сергей Воронов, выдающийся деятель издательского бизнеса Владимир Григорьев и ещё многие другие.

Мы до сих пор дружим и нередко сотрудничаем по разным проектам.

– Университет имени Мориса Тореза сохраняет лидерскую позицию в подготовке переводчиков?

– Сохраняет, но это в основном благодаря старым кадрам, многие из которых преподавали ещё мне.

Мало какого-то свежего пополнения, которое может заменить советскую переводческую школу, ну и хотелось бы видеть более активное участие моего университета в международных проектах, пока этого явно не хватает.





– Расскажите о вашей семье. Ваши дети продолжили ваш путь?

– Старший сын закончил мой факультет, я даже преподавал ему синхронный перевод. И он стал синхронным переводчиком, а также преподаёт по моей методике в моём центре.

– Как раз мы подошли к методике. Когда вы учились, у вас ведь был учебник Натальи Бонк?

– Очень достойный учебник, но он требовал определённого самоотречения. А также достаточно плотной работы с ним и достаточно глубокого погружения в сам процесс изучения.

Моя методика создана, прежде всего, для людей, у которых нет много времени. А таких большинство.

Современный человек, для которого самый ценный капитал – это время, самый ценный актив, может сфокусировать своё внимание только на ограниченный период времени.

Поэтому я создал систему компактных модулей.

– Сколько языков вы знаете сейчас?

– Вынужден ответить в очередной раз банально, что вопрос в определении – что такое знать язык.

Есть несколько основных языков, которыми я пользуюсь постоянно, – английский, французский, испанский, итальянский, то есть основные европейские языки.

Есть языки, которые я знаю достаточно неплохо, но пользуюсь гораздо реже – скажем, чешский, греческий.

Есть языки, которые я учил специально под какие-то проекты – в молодые годы на спор, потом для телевидения. Китайский, например.

– Вы же не преподавали сразу после выпуска, вы были синхронистом?

– Я до сих пор занимаюсь синхронным переводом, потому что это – как наркотик. Один раз подсев, уже не слезаешь.

– Кого из известных личностей вы переводили?

– Горбачёва, Ельцина, Путина, многих министров, глав корпораций. Я занимался всеми видами перевода.

Дело в том, что в русском языке есть слово «переводчик», а в большинстве языков письменный и устный перевод называются по-разному, и это совершенно разные профессии.

Поэтому мы не можем сравнивать, кто круче, гениальный синхронист или гениальный художественный переводчик.

Это люди совершенно с разными темпераментами, и тот, кто великолепно переводит книги, поэзию, иногда с трудом может общаться устно и, наоборот, совершенно гениальные устные синхронисты частенько не любят или не очень хорошо умеют переводить письменную речь.

– Есть такое убеждение, что ученика обязательно надо погрузить в среду носителей языка.

– В языковую среду очень полезно погружаться, но только на втором этапе изучения. Основу должен дать человек, хорошо владеющий вашим родным языком.

То есть я не верю и практически не встречал успешных случаев, когда в короткий срок иностранец, не владеющий русским языком, обучил основам грамматики русскоязычного человека, который языком ранее не занимался.

Но когда база языка есть, то, конечно, чем больше общения, тем лучше.





– Вы говорили, что знакомы с 155-ю языками. Эта цифра изменилась?

– Ну, как я и говорил, всё не так просто. Есть языки, которыми я пользуюсь постоянно, их уровень мне не надо както специально поддерживать.

Есть языки, на которых я только говорю, есть – на которых только читаю. Больше всего языков – это те, на которых я читаю.

Допустим, я читаю на всех романских языках, их более тридцати. Могу ли я сказать, что я их знаю? Нет, конечно.

Я воспринимаю языки сейчас не штуками, а группами, семьями. Плавно один переходит в другой. Это не кокетство, но цифру действительно трудно назвать.

– А если плюс-минус «километр»?

– Ну, вот я владею всеми романскими языками, всеми славянскими (их никто не знает, сколько точно). Простой пример – был сербо-хорватский язык, была страна Югославия.

Она распалась и теперь на месте одного языка великое множество – сербский, хорватский, черногорский и боснийский.

Были румынский язык и молдавский. Потом решили, что молдавский – часть румынского. Поэтому цифры точной нет.

Поэтому для меня знакомые языки – это те, которые находятся у меня в пассиве, но которые я могу быстро вывести в рабочее состояние.

Например, все романские, германские, славянские языки – любой из них я восстановлю за одну-две недели. Взять совершенно новый язык новой группы, допустим, китайский или тюркский – вопрос двухтрёх месяцев.

– Какой самый необычный язык для вас?

– Китайский, потому что он обладает совершенно другой логикой. И те сложности, которые отсутствуют в большинстве европейских языков, в китайском присутствуют в полной мере. Например, тоновая система.

– А каким самим редким языком вы занимались?

– Одно время я увлекался древними языками, древнеегипетским…

– Насколько глубоко вы знаете ваши рабочие языки, например, употребляете ли вы во французском subjonctif passe?

– Хороший вопрос. Я знаю все формы французского, которые в нём есть, в разговорной речи используется на порядок меньше этих форм.

Поэтому я знаю, что такое subjonctif passe, как он образуется… Он используется в определённых ситуациях, контекстах письменной речи, в устной обходятся без него.

Я знаю, что могу его использовать, но это не всегда нужно.

– А когда люди приходят на ваш персональный курс «Выучим английский за 16 часов», какие задачи они перед собой ставят? Какой портрет среднего слушателя?

– Это не портрет, а портретная галерея. Сложно себе представить настолько разных людей, собравшихся в одном месте.

Потому что это – от студентов или старшеклассников, собирающихся жить за границей, до бабушек, чьи дети и внуки живут за рубежом, от бизнесменов до людей, вступающих в брак с иностранцами…





– А нет ли у тех, кто приходит к вам, ощущения, что ваш курс станет панацеей при изучении языка?

– Конечно, есть, но я никогда не говорил, что за 16 часов можно выучить язык. Я говорю об этом курсе как о базовом модуле, а их количество уже может быть большим.

Например, у нас в центре 6 модулей, каждый по 16 часов. Первые 16 часов – это введение, туристический уровень.

– Что может помочь или помешать людям, прошедшим ваш курс, при дальнейшем изучении языка?

– Во-первых, поможет ярко выраженная мотивация. Нужно точно знать, зачем тебе язык. Во-вторых, реалистичность задачи, которую мы перед собой ставим.

Часто приходят и говорят: «Ну всё, теперь я каждый день буду заниматься по два часа английским. Но только не сегодня и не завтра, а как-нибудь».

Поэтому я предлагаю такой постулат – частотность важнее объёма времени. Пусть это будет по пять минут, но каждый день.

Потому что пяти минут не жалко, не отмажешься. Но обязательно каждый день.

Тогда это не отвлекает от каких-то занятий в жизни, не утомляет, но обеспечивает устойчивый рост и сохранение несгораемого словарного запаса.

– Какие механизмы существует, чтобы эффективно пополнять словарный запас?

– Тот же принцип, регулярность. Но есть важные моменты для современного поколения. Сейчас многие жалуются на деградацию памяти.

То, что мы запоминали раньше, сейчас помнят устройства. Раньше люди знали десятки телефонных номеров, адресов. И чтобы компенсировать это, нужно тренировать память.

Очень важно учить наизусть всё, что угодно – стихи, песни. А то сейчас, может быть, я, конечно, утрирую, но без калькулятора даже не все таблицу умножения помнят, а это уровень начальных классов.

И ещё один важный момент для молодёжи: понимать, что язык – это не просто словарь и грамматические правила, это определённый взгляд на мир, язык бессмысленно изучать, не изучая параллельно менталитет, культуру народа, который на нём говорит.

Это делает изучение полноценным, объёмным и гораздо более интересным.

– Вы знаете латынь?

– Я очень люблю этот язык. Знаешь латынь – значит, знаешь половину словаря всех европейских языков.





– А какой самый красивый язык? Лиричный, фонетически эстетичный…

– Это очень индивидуально. Многие не любят звучание немецкого языка, а многие считают, что у него своё изящество, своя красота. На мой вкус, пожалуй, итальянский...

– Расскажите, как вы отдыхаете при вашем сложном графике, ведь вы постоянно путешествуете?

– У меня два вида отдыха. Первый – это стандартный домик в деревне, где я ничего не делаю, сплю, наслаждаюсь природой, дышу воздухом, купаюсь в озере и так далее.

А есть культурный отдых – с несколькими моими друзьями мы создали свой музыкальный проект. Уже провели несколько концертов в клубах Москвы, выезжали на фестивали даже.

Меня это тоже вдохновляет и даёт возможность активно отдохнуть.

– А какой музыкальный стиль?

– Это традиционные песни на разных языках и частично мои собственные песни.

– А кто-нибудь из ваших детей знает хинди?

– Мой старший сын до трёх лет говорил только на хинди. Это по сути его родной язык. Он даже смотрит болливудские фильмы.





– Что интересного вы можете ещё рассказать о вашем методе?

– Некоторые вообще громко заявляют, что он – шарлатанский... Если по нескольким пунктам – то это компактность по времени и чёткая алгоритмизация.

Это значит, что, изучая новые элементы языка, вы тут же начинаете их активно использовать. Обязательно психологически комфортная среда.

Не прерывать – у меня такой принцип. Часто бывает, ты начинаешь говорить, и тебя сразу перебивают, начинают исправлять.

Я вношу все поправки после. Методически это считается ересью, но я всё равно работаю так, и многим нравится.

50 процентов изучения – это математика, техническое доведение основных алгоритмов языка до идеала, остальные пятьдесят – психология, образное восприятие языка через ассоциации.

Например, для кого-то итальянский язык – это музыка, для кого-то – природа, для кого-то – лицо знакомого итальянца. Обязательно должна быть живая эмоциональная связь.

– Бывают ли такие люди, которые не могут выучить язык?

– Это миф. Человек, говорящий на родном языке, по определению может говорить и на другом.