Супруга ученого Элеонора Пирузян (доктор биологических наук, профессор, заведующая лабораторией в Институте общей генетики им. Н.И. Вавилова РАН. — «На Рублевке Life») рассказывает:

— Поселок был создан еще в 1920-е годы, это один из первых дачных кооперативов, дачи здесь получали большевики. В 1964 году было распоряжение выделить еще несколько участков, и в числе получивших разрешение на строительство — отец Льва, Арам Сергеевич. 

Он работал торгпредом СССР в Греции, жил тогда в Афинах. Поэтому строительство дома вели мы. Помню, как первый раз приехали сюда с маленькими детьми, сыновьям Анастасу и Араму было три и два года. На лужайке постелили коврик и устроили себе завтрак на траве. 

Ничего тогда здесь не было, пустырь. Но участок нам уже тогда очень понравился. Жили мы в Москве, дети учились там. А на выходные приезжали на Рублево-Успенское шоссе. Никакой особой пафосности у этих мест в те годы не было и в помине. Cамое обычное дачное место, каких в общем-то вокруг Москвы немало. Но какое чудесное... Все наши семейные праздники — дни рождения, юбилеи, даже свадьбы детей — мы проводили здесь. Приезжали друзья, их было очень много.

Элеонора Суреновна показывает старую коллективную черно-белую фотографию, перечисляя гостей:

— Вот Рона Петросян, жена гроссмейстера Тиграна Петросяна. Лина Борисовна Дымшиц — жена зампреда Совмина. Это Леонид Кастандов, министр химической промышленности, вот с супругой Юлией посол в Ватикане Геннадий Уранов. 





Академик Николай Платэ, министр торговли Всеволод Шиманский. Академики Игорь Макаров, Виктор Кабанов, директор НИИ нейрохирургии Александр Коновалов, директор Российского научного онкологического центра Михаил Давыдов.

— Элита страны, государственные деятели, министры, дипломаты, академики — на фоне скромного заборчика из штакетника?

— Да, так и жили, все скромно и просто, — подтверждает Элеонора Суреновна. — Все были на равных, все были по именам, Евгения Примакова мы Женей называли. Зато какое королевское общение! Оно было духовным, прекрасным, это были интереснейшие люди. Шахматист Василий Смыслов жил рядом, он прекрасно пел оперные арии. Да и Тигран Петросян был очень музыкален.

В доме Пирузянов не раз бывали скульптор Эрнст Неизвестный, врач, путешественник и телеведущий Юрий Сенкевич. Они хорошо знакомы с Сергеем Бондарчуком, в семье даже хранится карандашный портрет Льва Пирузяна, выполненный кинорежиссером. 

Не слишком, может быть, профессиональный, но сходство имеется. Значительно лучше семью нарисовал Рудольф Хачатрян, что неудивительно — прекрасный живописец, график, скульптор.

Элеонора Суреновна перебирает фотографии мужа. Вот он с видными представителями армянского землячества — актером Арменом Джигарханяном, академиком Аганбегяном, композитором Арно Бабаджаняном. 

С Анастасом Микояном и егопотомками был дружен. А эти фото — с «крестными отцами» Льва Пирузяна в науке, академиками Мстиславом Келдышем и лауреатом Нобелевской премии Николаем Семеновым.

Почему в России нет фармацевтических гигантов

Академик Лев Пирузян умер в 2013 году в возрасте 76 лет. Но этого человека и его судьбу стоит сегодня вспомнить — поучительно.

После школы поступать Лев Пирузян отправился в Ереванский медицинский институт, при этом родственников-врачей в роду не было. Очаровала магия священнодействия людей в белых халатах, своим мастерством спасающих человеческие жизни. 

Однако талант проявил неожиданный, не просто врача, а врача... изобретателя. Будучи еще студентом, предложил несколько весьма дельных новаторских инструментов для хирургии. 





Его заметили и пригласили в аспирантуру Научно-исследовательского института экспериментальной хирургической аппаратуры и инструментов в Москву. 

Экспериментальная часть выполнялась в кардиологическом центре у академика Бакулева, взявшего шефство над Львом Пирузяном,там же была защищена кандидатская диссертация.

А в 1968 году молодого медика-ученого пригласил на работу нобелевский лауреат, один из основоположников химической физики Николай Николаевич Семенов. У него, в Институте химической физики АН СССР, Лев Пирузян защитил докторскую диссертацию. 

Тематика была закрытой. «Меня не пустили на защиту, я за дверью стояла», — рассказывает супруга ученого, упоминая, что работа касалась воздействия на человека различных видов излучения.

При поддержке академиков Н.Н. Семенова, Н.М. Эммануэля, М.В. Келдыша и В.А. Кириллина в 1970 году Лев Пирузян создал в Институте химической физики отдел медицинской биофизики, в котором на междисциплинарной основе, на стыке физико-химических и медико-биологических наук были выполнены фундаментальные исследования в новом и перспективном направлении — медицинской биофизике.

Следующий шаг в науке Лев Пирузян сделал при поддержке министра медицинской промышленности СССР Петра Гусенкова. В те годы Советский Союз внимательно наблюдал за развитием науки в странах Запада, понимая, что технологическое и научное отставание равнозначно поражению в холодной войне — соревновании на выживание общественно-политических систем.





Научная разведка сообщила о появлении на Западе крупных исследовательских центров в области биохимии и фармацевтики, было решено и в СССР организовать нечто подобное. 

В 1972 году Лев Пирузян приступил к созданию Всесоюзного НИИ по биологическим испытаниям химических соединений — межведомственного научного центра Министерства медицинской и микробиологической промышленности СССР, АН СССР, Министерства здравоохранения СССР, АМН СССР.

Увы, его детищу, созданному с нуля, была уготована недолгая судьба — всего 12 лет работы. Работы мощной, плодотворной, обещавшей огромные перспективы, но закончившейся неожиданным разгромом. 

Истинные причины уничтожения института не вполне ясны до сих пор. В некоторых деталях обстоятельства дела удивительным образом перекликаются с историей генетика Николая Вавилова, которого обвинили в растрате казенных средств. 

Он-де истратил много денег на экспедиции, а новых сортов растений для нужд народного хозяйства не произвел.

Институту Льва Пирузяна газета «Известия» в 1984 году предъявила почти аналогичные обвинения: «Читатели возмущались ситуацией, сложившейся в НИИ по биологическим исследованиям химических соединений, резкая критика в адрес которого прозвучала с трибуны ХХVII съезда партии: более двух тысяч сотрудников этого института, затратив за 12 лет свыше 50 миллионов рублей, не создали ни одного медицинского препарата.

К настоящему времени проведена коренная реорганизации НИИ. В целях искоренения серьезных недостатков, выявленных комиссией КПК при ЦК КПСС, укреплено руководство института».

И в одном, и в другом случае судьбу перспективных направлений исследований решили дилетанты, полуграмотные партийные начетчики, принципиально не способные понять разницу между наукой фундаментальной и прикладной. 

В функции института не входила разработка собственно лекарств. Генетик Вавилов описывал множество сортов растений и их свойства, выискивая их дикорастущих предков, создавая тем самым лоцию для селекционеров-практиков — берите, пользуйтесь, созидайте. 

НИИ БИХС создавал такую же лоцию для фармацевтов, огромную базу знаний по десяткам тысяч химических веществ, потенциально способных стать медикаментами. 

Журнал Scienсе в 1998 году обозначил 10 приоритетных направлений в биологии, и восьмым пунктом в списке упомянут виртуальный скрининг, как метод, позволяющий невероятно ускорять поиск и выбор из огромного массива химических соединений, способных проявлять фармакологическую активность. В СССР этот метод начали осваивать еще в конце 70-х годов. 





Скрининг — это вычислительная процедура, включающая автоматизированный просмотр базы данных химических соединений и отбор тех из них, для которых прогнозируется наличие желаемых свойств. 

По сути, «вычисление» нового лекарства на кончике пера. Видим биологическую мишень — готовим против нее оружие, и не случайно, а компьютерным подбором.

Персональных компьютеров в те годы еще не было, и новые вещества биологи, медики, химики и физики, собранные Львом Пирузяном, пытались вычислять на огромных ЭВМ, занимавших целые машинные залы. 

В институте был создан виварий с чистыми линиями подопытных животных — без них невозможны испытания фармакологических препаратов. Биологи понимают, насколько это непростая задача и сколько нужно для этого времени. 

В те годы был разработан и применялся собственного производства томограф! Если бы так дело пошло, не мы бы сейчас у них эту дорогостоящую технику покупали, а они у нас. Но нет — разгромили, сочли затею никчемной, уничтожили. И виварий заодно.

Неправдой было и то, будто институт не разработал «ни одного препарата». Успешные разработки уже были, их не могло не быть, для ученых это дело принципа, и к их производству подключили фармацевтический завод в Прибалтике. Патенты впоследствии были куплены в США и Японии.

И что такое 12 лет, упомянутых «Известиями»? Даже сейчас, при современных методах научных исследований, разработка новых лекарственных средств занимает порядка восьми лет — очень велик срок многоступенчатых клинических испытаний, а без них медикаменты на прилавки аптек выбрасывать нельзя.

Академика Вавилова при Сталине, как известно, уморили голодом в тюрьме. Академиком Пирузяном занялась комиссия партийного контроля ЦК КПСС под председательством могущественного тогда Михаила Соломенцева. Однако времена уже были другие, в защиту Пирузяна высказались авторитетные учёные, в числе которых —два нобелевских лауреата, Семенов и Прохоров.

Из партии не исключили (в то время известно, чем такое могло закончиться), но вынесли строгий выговор «за грубые нарушения партийной и государственной дисциплины, неправильные методы руководства институтом и очковтирательство».

Последнее обвинение звучит весьма забавно. Это кому же сумел «втереть очки» академик Пирузян? Десяткам других академиков? Да тогда он вообще гений.

Была и еще одна история — в институте компетентные органы изобличили сотрудника, работавшего на иностранную разведку. К «очковтирателям», уж будьте уверены, шпионов не засылают.

Понятно, что деятельностью передового научного учреждения очень интересовались за рубежом. Но вряд ли в истории со шпионажем есть вина директора института, его не учили изобличать вражеских разведчиков, это вообще не дело ученых. 

Даже в истории КГБ имеется немало перебежчиков и двойных агентов — Комитет после таких провалов не закрывали. А НИИ БИХС после снятия Пирузяна с должности директора за два года растащили на куски.

Заинтересованные ведомства тащили целые отделы, оборудование, кто-то прихватил здания. Часть сотрудников лишилась работы, многие уехали за рубеж, тем более что вскоре после разгрома института по швам затрещало государство и выезд стал возможен. Сегодня в США, Германии, Израиле работают ученики и ученики учеников Льва Пирузяна.

Супруга ученого комментирует: «Лев Арамович не уехал, не уехала я, не уехали сыновья. Когда уезжали сотрудники, я сначала реагировала на это нервно, но потом поняла — если они не уедут, то просто перестанут быть учеными, вынуждены будут сменить специальность. 

У многих были маленькие дети, их надо было растить. А у нас в стране ученым в те годы реактивы химические не на что было купить... Они строили свою судьбу, стали успешными людьми на Западе, двигают науку вперед, занимаются своим делом».

Часть обвинений комиссии партийного контроля были, так сказать, справедливы. Пирузяну вменялся в вину неправильный подбор кадров по «пятому пункту». Чистая правда. 

Он не обращал внимания на национальность ученых, интересуясь лишь их профессионализмом. Были «проступки» и просто опасные. Например, Пирузян взял на работу дочь Андрея Дмитриевича Сахарова Татьяну и упорно отказывался ее увольнять.

Но все-таки подобные причины для уничтожения института — слишком мелкие, никчемные. Действительно весомый повод имелся за границей, где очень следили за развитием этого НИИ, поскольку было понятно — в СССР растет гигант, потенциально способный на равных конкурировать с ведущими фармакологическими концернами, а может быть, и превосходить их.

Кто-то скажет — конспирология. Но нельзя полностью исключать того, что потенциальный конкурент был уничтожен из-за рубежа остроумным способом использования в качестве бессмысленной разрушающей силы бесконечно преданных делу партии дураков.

Лев Пирузян был гениальным организатором науки, у него было интересно работать, он был человеком, фонтанирующим идеями. Идеи эти опережали науку лет на 20, многие из них только сейчас начинают реализовываться. В Израиле начали осуществлять лечение рака на основе генетического сканирования, только после изучения генома конкретного пациента приступают к назначению препаратов. 

Лев Пирузян выдвинул эти идеи в конце 70-х годов, заявляя, что каждый человек — индивидуален, со своей генетикой и своими биохимическими процессами. Он предложил создавать метаболические паспорта пациентам. 

Но в те времена и озвучивать-то свои мысли ученым было толком нельзя, первая работа, которую разрешили напечатать без грифа секретности, вышла в 1990 году.

После разгрома института Лев Пирузян избрал для себя работу ученого-теоретика и преуспел. Все у него, в общем-то, в порядке. Более 400 научных работ, три монографии, много изобретений. Вырастил достойных детей, один сын — доктор медицинских наук, второй — кандидат. Есть уже внуки и правнуки. А главное — оставил человек о себе добрую память.

Ну а то, что в стране с медикаментами не все в порядке и ведущие фармакологические концерны мира нам теперь не догнать уже никогда, в конце концов, не его вина.