Вечер ее памяти прошел в центре «Мемориал». Мы действительно постоянно вспоминаем саму ее и яркие и верные замечания Таты (так звали ее все близкие люди, и ей нравилось именно это имя, даже произнесенное молодыми, по сравнению с ней, людьми), ее глубокомысленные утверждения.

Сначала ты не осознаешь правильность ее замечаний и не реагируешь на них верно. И только много позже начинаешь понимать, как она была права.

У Таты была независимость суждений и резкость высказываний, не переходящая в грубость, а это — талант. Вот цитата из ее книги «Татьянин день».

Татьяна Кирилловна вспоминает разговор с мужем, писателем Борисом Горбатовым, сделавшим ей замечание по поводу слишком независимых суждений: «Вы что, не понимаете, что так вести себя нельзя...

— Я по-другому не умею... не могу...

— Не хотите! Думаете, что ваше обаяние спасет вас от всего? Вы что, действительно не понимаете, к чему все это может привести? Вы что, действительно так наивны?

— Я действительно так наивна — я верю в то, что можно оставаться порядочным человеком, несмотря на все, что творится вокруг...

— Вы что угодно можете сказать, когда трезвая, а уж когда выпьете, вы хаму можете сказать в лицо, что он хам...

— Вы хотите сказать, что я тоже хамка... Но ведь вы никогда не слышали, чтобы я так говорила с людьми нашего круга».





Да, Татьяна Кирилловна четко различала «наш» и «не наш» круг и старалась это всячески подчеркнуть, не обижая при этом собеседника.

А еще у нее была поистине обворожительная, чарующая улыбка. Не каждому довелось вызвать ее на этом милом лице, но если Тата улыбалась, то ей уже никто не мог отказать в ее просьбе — ни мужчина, ни женщина, ни ребенок.

Удивляла в ней гибкость и живость ума, сохраненная до очень зрелого возраста и после тяжелых испытаний.

Детей она, правда, понимала плохо: ее жизнь сложилась так, что от воспитания дочери она была оторвана театральными делами, а от внуков — тюремными, а потом житейскими.

Но дожила до трех (!) правнуков и давала ценные указания по воспитанию, большого участия в их становлении не принимая.





Удивляла в ней гибкость и живость ума, сохраненная до очень зрелого возраста и после тяжелых испытаний. Но она могла и отказаться от своих слов при определенных обстоятельствах, да еще и обернуть это себе на пользу. 

Помню такой эпизод. Я заметила, что в своей книге она вспоминает годы дореволюционные и события, тогда происходящие, а в «Энциклопедическом словаре. 





Кино» был указан 1919 год рождения. Несовпадение! Она мне ловко объяснила это несоответствие: «Должна же я была за годы лагерей получить хотя бы моральную компенсацию?

Вот я этим и воспользовалась, так как часть моих документов была утрачена!» При этом заметила, что не каждый читатель может быть так внимателен и сопоставлять даты.

До определенного момента Тата немного скрашивала свой возраст, но зато потом стала с успехом и радостью прибавлять. И стала любить произносить фразу: «Ах, это было, когда мне было 90 лет...» Я ей вежливо напоминала, что этот момент еще не наступил.

Очень уж любила слушать заслуженные комплименты по поводу своего прекрасного вида и памяти с учетом прожитых лет.

И рассказывала с большим удовольствием о своих многочисленных поклонниках. Был период, когда особенно усиленно она говорила об Олеге Басилашвили (который был «несколько» моложе дамы), их нежных отношениях — мы не очень-то верили.

И вот как-то у нее дома, в московской квартире был в гостях Алик Филозов (они жили рядом в Соснах и подружились).

И он рассказал потом нам, что, услышав звонок и пойдя открывать дверь, увидел восторженного Басилашвили с букетом цветов. Рассказы подтвердились!





Любила ли Тата Николину Гору? И да и нет! Ей было очень приятно чувствовать себя в интересной компании, она обожала купаться в реке и поддерживала прекрасную физическую форму ежедневными обливаниями холодной водой на территории в любую погоду.

Но она не чувствовала себя там хозяйкой, а для каждого человека это очень важно. Особенно для такого, как Татьяна Кирилловна. Даже в номерах общежития Сосен, где мы снимали какое-то время помещения и Тата составляла нам компанию, она чувствовала себя увереннее и комфортнее.

Там она была «у себя», в своей комнате, и все расставила и разложила, как ей хотелось, и жила по своему расписанию, автономно. Хотя вообще быт — это не ее стихия. А к коллективу присоединялась по желанию.





А на даче у Липницких... Внуку Саше она часто говорила, что не может спать на кроватях, так как ей все время кажется, что на них до этого совокуплялись бесчисленные Сашины и Володины друзья.

Тата была патологически чистоплотна, что не мешало ей высказываться так: «Спать можно с любым мужчиной, даже если ты нашла его в канаве, но рожать ребенка надо только от порядочного человека!»

Молодежь она любила и с удовольствием проводила время в компании юношей и девушек, друзей своих обожаемых внуков, иногда до позднего вечера, а точнее — до утра.

При этом давала им четкие и иногда язвительные характеристики, правда, за глаза, но они это чувствовали. Трепетно она относилась и к рок-музыкантам, некоторых выделяла особенно, например, Сережу Рыженко.

Тата даже захотела, чтобы на ее поминках играла музыка и были танцы, что, конечно, постарался выполнить любимый внук Александр.

Не подкачал он и на вечере памяти Татьяны Кирилловны, который состоялся в Международном центре «Мемориал». Она и сама отсидела шесть лет в лагерях, а в 1937 году были арестованы и затем расстреляны отец и бабушка Татьяны Кирилловны — любимая Баби.





На вечере были прочитаны отрывки из ее книги «Татьянин день». Затем показаны отрывки из фильмов с участием актрисы, часть картины о семье, подготовленной Александром Липницким, и очень интересный набросок фильма, сделанный режиссером Артуром Зариковским без подготовки, предварительного сценария и вообще с листа, чем он и подкупает.

Татьяна Кирилловна представлена в нем в момент встречи с подругой-сокамерницей. Они не виделись долгие годы, и свидание получилось ярким, трепетным и эмоционально насыщенным.

А Татины комментарии на Бутовском полигоне, месте захоронения жертв сталинских репрессий, в этом фильме — отдельная грустная песня.