Пугачёва не жалует журналистов и редко дает интервью. Подобраться к ней с микрофоном в дни подготовки юбилейного шоу и подавно – дело безнадежное. Посвятив примадонне обложку этого номера, мы собрали воедино самые интересные фрагменты интервью артистки за последние двадцать лет.
С согласия Аллы Борисовны, мы предлагаем вашему вниманию мозаику, сложенную из того, что говорила артистка в разные годы, разным собеседникам, при разных личных обстоятельствах, но с нашими вопросами. Как нам кажется, новая картина получилась интересной!
— Алла Борисовна, вы как-то сказали, что вышли на сцену только потому, что вам было сложно общаться с людьми. Вы таким способом преодолевали боязнь общения. А почему она возникла?
— В юности у меня была очень странная болезнь: я не могла надеть на себя яркую красивую одежду. Поэтому ходила только в черном. От синего, красного, зеленого меня просто трясло. Однажды мама привезла мне такое красивое платье! Я пять минут в нем походила – и все, у меня начала кружиться голова, я покрылась каким-то странным потом. Никто не мог эту мою болезнь понять.
И это страшно на мне отражалось. Например, все идут на вечер танцевать, а я нет. Потом думаю: надо себя как-то пересилить. И начала свои черные вещички носить так, чтобы все думали, будто у меня всего полно, но я просто хочу ходить именно так. И это была моя первая и самая сложная роль – изображать из себя счастливую. И богатую! (Смеется.)
— Странная болезнь прошла, и какой у вас теперь любимый цвет?
— Васильковый. Но ношу я все равно только белое и черное.
— До победы в 1975 году на конкурсе «Золотой Орфей», которая принесла вам широкую известность, было десятилетие выступлений и гастролей. Трудна ли жизнь артиста до момента заслуженного внимания зрителей?
— Расскажу одну историю. Как-то раз у нас были гастроли в Архангельской области, по леспромхозам. За кулисами обычно стояли две подводы лошадей, на одной – аппаратура, на другой – артисты. Спали тоже за кулисами. Помню, проснулась я от того, что кто-то рядом цокает. Открываю глаза и вижу: вокруг ведра с водой крыса бегает и коготками по полу – цок, цок... Вот такая была жизнь.
— Но потом, гастролируя, вы жили в особняках, на бывших обкомовских дачах!
— Да, проживание в таких коттеджах было моим условием. Иногда они были хуже, иногда лучше, иногда просто ломовые – шикарные. Но это не было моим капризом.
Во-первых, жить в гостиницах было просто невозможно. Там, несмотря на охрану, все равно оставалось ощущение, что сейчас кто-то влезет к тебе на балкон, постучит в дверь или зайдет без стука. На самом деле – по балконам лазали! Поэтому в гостинице не высыпаешься, нервничаешь, на каждый шорох реагируешь.
И, во-вторых, и это главное, я же тогда вообще, можно сказать, не дышала воздухом. Пойти куда-то погулять после концерта было нереально. А очень хотелось – хотя бы полчаса подышать, отдохнуть, энергетически собраться.
Поэтому – коттедж на природе. Чтобы оторваться от города, от публики, от всего. И оттуда ты на следующий концерт уже едешь, как на праздник. Потому что для того, чтобы любить людей, надо с ними... поменьше общаться. (Смеется.)
— В одном интервью вы сказали, что с голосом у вас абсолютно личные отношения и что, когда он спит, все домашние стараются тихо ходить. Какой яркий образ!
Я же Овен, тем более рожденный в год Быка. А все «овенки» склонны к преувеличениям. Поэтому у меня большая фантазия.
А голос я действительно видела даже зрительно – какой он. Бодренький, готовый звучать или больной, несчастный, особенно по утрам, когда проснешься, и он не хочет вставать.
Однажды после двух концертов подряд я ему: ну, скажи что-нибудь! А он молчит, такой... обиженный. Помню, так жалко его стало!..
Уже скоро десять лет, как я ушла со сцены, и тут вдруг решила себя послушать. Включила запись и была поражена, как голос, о котором во время выступления я вообще не думала, был струной моей души. Я не думала, как мне петь, а думала о том, о чем пою. Голос сам все выкладывал. И это, действительно, трогало, я даже рыдала на одной песне. Жалею, что такого голоса уже нет.
— Зато у вас есть такая замечательная семья, дом...
Да, сейчас я живу такой жизнью, которую вообще не знала. Не знала, как это – быть замужем. Потому что один муж был директор, другой тоже там...Ну, Филя – это другое, Филя это Филя, так надо было.
А сейчас я даже не знаю, как это определить. Маленькие дети, муж не пьет, не курит, верный, талантливый, с юмором, красивый, домовитый. Как же мне повезло наконец! Я один раз его только спросила: «Я могу спокойно стареть с тобой?» Если бы вы видели эти глаза: «Ты сумасшедшая? Конечно, не бойся ничего». И все.
— Как вам живется в настоящем замке? Чувствуете себя королевой?
— Дом лишь построен в стиле замка, но если зайти внутрь, он не такой уж большой, но очень функциональный. Даже есть маленькая сцена-студия. Но когда Макс начинал делать «Диснейленд», я была против. Гаргульи у входа – я их даже боялась. А Макс говорил: «Они нас охраняют». Он – взрослый, заблудившийся в детстве. Он мечтал такой замок сделать и сделал.
У гаргулий, кстати, есть имена: Гарри, Гуля, Корноуэлл и Тибальд. А ограду вокруг замка Макс сделал со знаменами. Спрашивает меня: «Нравится?» А я говорю: «Как будто здесь генерала похоронили». Несмотря на расхождение вкусов, мне все это сегодня безумно нравится.
— Как воспитываете Гарика и Лизу? Когда проказничают, наказываете?
— Не наказываем. Стараемся им объяснять что-то. В Японии говорят, что до пяти лет вообще детей наказывать нельзя – только смотреть и наблюдать. А я и без Японии это знала. Чтобы что-то ребенку дать, надо понять, что он хочет вообще.
Вот все говорят про Лизу, что она такая артистичная. И я знаю, что Лизе надо. Она – или Брижит Бардо, или математик – любит математику и такая организованная, если дело касается чего-то творческого.
А недавно Макс спросил Лизу, что самое главное в жизни, и она ответила: «Папа, мама, вообще – вся наша семья. А мама и папа у нас самые лучшие!»
— Вот вы сказали, что голос уже не тот. Однако совсем недавно вы выступили в рамках Международного юридического форума в Санкт-Петербурге, спели несколько своих лучших песен, и слушатели были в восторге.
— Я ушла из гастрольной деятельности, не могла ездить, кстати, не могла и петь. Так считала. Но потом послушала себя и поняла: петь могу, но пока не хочу. Конечно, сидеть без дела я не люблю. У меня даже какое-то время назад появилась фишечка такая: я просто читала на музыку свои стихи. Их много набралось.
Еще давным-давно я пыталась что-то такое писать на злобу дня, некоторые стихи ходили среди нашей тусовки. Так вот я, может быть, даже когда-нибудь диск выпущу, где я читаю и немного напеваю. Хотя я, конечно, не рэпер. Одним словом, петь-то я могу, умею, но мне это сейчас как-то мало интересно. Пусть другие попоют! Впрочем, не буду зарекаться...
Вот песни, которые я пела в Петербурге, я редко исполняю. У меня уже давно новая программа, которая создавалась всю жизнь. Просто не было возможности ее спеть. Мне кажется, не всем понравится. Но я попробую на юбилейном концерте что-то такое устроить. Бабушку никто не обидит – будут скромно все сидеть и хлопать.
А знаете, почему люди меня любят? Потому что я их люблю. Я всю жизнь отдала для своих слушателей и на эти песни...