— Аристарх, у тебя сложился достаточно противоречивый образ — такого рок-н-ролльщика. Но мне кажется, что ты изменился в последнее время, потому что в достаточно новом интервью с Борисом Корчевниковым ты совершенно другой — серьёзный, вдумчивый. Венес повзрослел?

— В целом не могу сказать, что я повзрослел. Мой внутренний кураж никуда не делся, просто я местами лиричный, задумчивый. В контексте программы у Бори это было сопряжено с моей поездкой на Донбасс, а я, как губка, всё впитываю. Как чувствую — так и живу. Транслирую то, что внутри меня. В других интервью я чувствовал кураж, хотел провоцировать и делал это. Вот если представить себе чашу спортивного сооружения с несколькими прожекторами, которые метафорически обозначают огонёк в твоих глазах, то после определённых событий в жизни часть из них гаснет. И когда это происходит — ты не можешь быть прежним. Люди, подобные мне, нелегко идут на компромиссы  — типа «ладно, я это опущу, ладно, я это забуду, я это оставлю», «всё стерпится». Не стерпится, и время не лечит.





— По какой твоей роли тебя больше всего узнают? 

— Люди с большой теплотой вспоминают, конечно, «Кадетство». А для меня каждая картина, естественно, лично важна, ведь я очень выборочно работаю. И «Детективный синдром», который долгое время лежал на полке и в итоге вышел — и очень хорошо вышел, с хорошими цифрами, с хорошим фидбэком. Мне очень приятно, что люди просто благодарят за такие картины.

— Твои роли в кино достаточно разнохарактерные, но если посмотреть фильмографию, то плюс-минус типажи схожи. Какую роль ты ещё не сыграл, в чём не раскрылся?

— Я бы не согласился, что всё вокруг одного типажа. Точнее, может быть, сходство есть, но они всё равно все отличаются. Просто даже если сравнивать героев «Водоворота» и «Синдрома», то это абсолютно разные по всем позициям, по всей истории «болезни»… Мне нравятся в целом болезненные персонажи. Я не люблю лакмусовых, домашних, приторных, ванильных героев. Мне это скучно.





— То есть, условно говоря, Ивана-царевича в детской сказке сыграл бы?

— С удовольствием. Я очень хочу детское кино, потому что дети меня любят и я их обожаю, мы с ними просто на одном языке разговариваем. И какую-нибудь детскую историю я бы очень хотел, и я знаю, что сделал бы это очень хорошо, 100 %, ну потому что ребёнка я в себе не убиваю. 

— В чём это выражается?

— Это выражается в том, как я смотрю на мир, в том, как я верю в себя, в людей, как я доверяю миру, обращая внимание на разные мелочи: на то, какой запах у этого мира, какие у него цвета, я знаю, что такое хорошо, что такое плохо, знаю точно. Будучи маленьким, я очень много детских сказок и читал, и смотрел. До сих пор советские фильмы, сказки, если встречаю по ТВ, то обязательно смотрю. «Морозко» вообще знаю наизусть. 





— Дети очень много мечтают. Как у тебя с мечтами?

— Я как-то сказал, что нельзя убивать в себе ребёнка. А весь мир настроен на то, чтобы в тебе ребёнка загасить. Когда ребёнок маленький, он во что-то играет, он думает: «О, это не ключи от машины, это какая-то штука, на которую я сейчас нажму — и здесь появится пространство, у меня вырастут крылья». Это есть детство. Я у подростков на хорошем счёту, я проехал очень много колоний, детских домов и прочее, даю мастер-классы, общаюсь — и часто слышу одни и те же вещи: «Ой, мне родители говорят — не пой, да кто меня там ждёт, да никогда в актёрский не поступлю, ведь там только связи…» Как такое можно сказать?! Эта твоя связь с Богом, со Вселенной, с космосом — кто во что верит, вот этот портал порастёт травой, человек перестаёт мечтать, а мечтать необходимо. 





— Все знают, что ты часто ездишь на Донбасс и участвуешь в благотворительных гуманитарных программах. Что ты почувствовал, как решился поехать туда?

— Я поехал туда первый раз в сентябре прошлого года, потом ещё, и вот сейчас поеду снова. Первый раз был особенно острый. Мне позвонил мой очень близкий друг, а мы как раз «Кибер» снимаем. Благо, я был продюсером, я мог подвинуть свои даты… На Аллее ангелов, когда был в Донецке, я просто с высоты своего роста на колени упал и зарыдал. Это не к тому, что сердобольный. Эта поездка, как ни странно, оказалась мне нужна, я это каким-то шестым чувством понимал. Она меня заземлила — в хорошем смысле. Сместила фокус внимания, переключила. Туда приезжаешь и видишь, что там не то что стакан воды — там полстакана воды имеет принципиальное значение. Именно это и даёт понимание, что твои личные проблемы ничтожны в сравнении с проблемами других людей.





— Сколько раз в жизни ты плакал и что тебя может задеть до слёз?

— Какая-то фатальная, непоправимая несправедливость или какая-то удивительно светлая история, удивительная настолько, что это просто редчайшее полезное ископаемое в современном мире. На «Форрест Гампе» я рыдаю постоянно.

— Давай топ любимых фильмов, которые советуешь пересмотреть.

— Фильм «Схватка» Майкла Манна с Робертом Де Ниро и Аль Пачино. Я кайфую от взаимоотношений Эшли Джадд и Вэла Килмера. Ещё картина «Спящие» — по-моему, так называется. Фильм Барри Левинсона 1996 года, шикарный Бред Питт, невероятный Дастин Хоффман, также Де Ниро, отвратительная скотина Кевин Бейкон, Джейсон Патрик. 





— Ты не сказал про советское кино. Предлагаю фильм какой-то выбрать наш.

— Из советского люблю «Проверка на дорогах». У меня когда мастер-классы с детишками и я говорю: «Ребята, вот это посмотреть надо», — и они кто в мобильный телефон, кто в тетрадочку — раз, раз, раз — и записывают. Я им даю список фильмов, которые надо смотреть, которые душу образовывают. 






— Что бы ты хотел для нашего кинематографа?

— Мне хотелось, чтобы у нас было очень много талантливых, с горящим сердцем и глазами молодых художников. И причём чтобы они не просто снимали, а снимали со всем уважением к старшему поколению, к старшей школе. Не так, что «я художник, я так так вижу». Так делала вся эпоха Ренессанса, Возрождения: они друг друга копировали — и выходило новое.

Режиссёр — это не «стоп, снято», это насмотренность; режиссёр — это культурология, этикет, музыкальное образование, живопись. Это набор качеств, поэтому мы смотрим советское кино, поэтому в Новый год у нас вот эти фильмы, от которых люди не устают. Эти шедевры сделаны личностями, там всё выверено точно, а не просто говорящие головы. 

— Ты сказал об уважении к взрослым. Я общался с Владимиром Стекловым — он был у нас в гостях, и про тебя тоже как-то зашёл мимолётно разговор, и я запомнил, что его отношение к тебе тоже было с бескрайним уважением и с любовью.

— Владимир Александрович, всё взаимно, вы это знаете. Спасибо, очень приятно.





— Я хотел это подвести к тому, что, может быть, это связано с культурой. И с тем, что и у тебя, и у Владимира Александровича есть театр, ведь в кино приходят иногда совершенно с улицы.

— Нет, Илюш, и в театр приходят с улицы, и куда угодно, и на должности приходят любые. Но это вообще не связано, это внутреннее. Культура, твоё отношение к профессии: я сын своих родителей — и в плане культурного образования они много в меня вложили. Я просто не хочу эти вещи озвучивать, чтобы не давать карту. Это уже моя чисто актёрская кухня — не давать определённую карту на площадке людям.

Я же с детства начал сниматься в кино, и я выдрессирован по определённым понятиям на площадке и по отношению к профессии. Это потому, что я очень тяжело шёл и продолжаю идти, одна ступень, потом на другую, другую, другую. А знаешь, какая принципиальное отличие, допустим, многих российских спортсменов и артистов в ментальности? Дошёл до определённой точки и курю, а за границей дошёл — надо удержаться, надо этот уровень удержать. Поэтому Месси стабилен, Роналдо стабилен.





— Может быть, мы не можем сравнивать так однозначно, потому что у нас разный социум и там, возможно, есть база…

— Футбольное поле одно для всех, одни ноги, руки. Это больше даже не прикладное, про мышцы, это про твоё внутреннее ощущение, понимаешь? У человека может быть 25 этих золотых мячей, но он всё равно стабилен, он находит себе новую мотивацию, культуру отношения к профессии, я здесь не чужое место занимаю, я должен это доказывать. И я всё время был выдрессирован, что я должен быть готов на площадке, меня никогда на площадке не увидишь в непотребном состоянии. Никогда, кто бы чего ни говорил. Никогда — ни пьяным, ни под каким-то другим угаром и прочее.





— Кстати, очень много слухов и так далее по поводу того, что Венес наркоман.

— Я всех приглашаю в мой зал по боксу. Вот и посмотрим)) 

— Ты затронул сейчас тему спорта, боксёрский ринг. Это тот вид спорта, в котором очень много энергии. Для тебя спорт — это отдача энергии или ты что-то получаешь? 

— Получаю. Если говорить конкретно о боксе, я занимаюсь давно, и мне очень нравится, и у меня прекрасный тренер — Олег Игоревич Борисенко. Его манера преподавания — это как советская школа бокса, и, чтоб ты понимал, это человек из индустрии, он каскадёр. Была трилогия «Бой с тенью», он там все бои ставил. Это человек, который знает нас. Для меня бокс — это интеллект, это отдушина, это мозговой процесс, а не какой-то не мордобой. Это танец. Он меня подпитывает и всегда  вытаскивает, как один из инструментов. Настроение у меня чаще, к сожалению, отвратное — знаю, что это плохо. Вообще, я душнила, собой стараюсь никого не обременять.





— Ты достаточно критичен и просто о себе говоришь именно в таком ключе или ты создаёшь такое амплуа?

— Не, не, не, не, я есть настоящий, создавать это искусственно — это тоже против меня.

— Мы с тобой в одном возрасте, и ни у меня, ни у тебя в данный момент нет детей. По тому, как ты осмысленно говоришь, например, о тех же детках в детских домах и об этой девочке из Донбасса, кажется, что ты созрел.

— Да, я прям очень хочу детей, мне просто пока не везёт. Но знаешь, как я уже сказал, среда формирует характер. Вот ты спросил на блице: «Ты циничный?» Мы снимали «Водоворот», который я очень люблю. Он меня вытащил, кстати говоря, из канавы — в буквальном смысле. И так получилось, что в этот момент со мной рядом находилась девушка, вот она натерпелась тогда от меня будь здоров. Потому что я цинично и жёстко какие-то вещи «пробовал» на ней, не ставя её в известность. Пытался её уколоть, провоцировал, правда потом извинялся. Я вообще первым извинюсь, даже если по отношению ко мне не правы, и у меня есть внутренняя позиция, почему так надо делать.



Съемки сериала "Детективный синдром"


— В твоей жизни есть не только кино, но и он — его величество театр. Последний, наверное, из тех спектаклей, о которых сегодня говорится больше всего, — это тот, в котором ты играешь вместе с Ольгой Кабо и Агатой Муцениеце. Расскажи об этом проекте.

— Продюсер там Ваня Жидков, проект антрепризный, но, к счастью, не имеет ничего общего с привычным форматом антрепризы, как какие-нибудь пустые комедии с афишами из жёлтых страниц или атласа Москвы и Подмосковья. У нас афиша хорошая и материал хороший, это классическая пьеса «Эти свободные бабочки». Я, Агата Муцениеце, Ольга Кабо, режиссёр Илюша Бледный и прекрасный, прекрасный спектакль, от которого получаю просто удивительное ощущение. Я такую сцену очень люблю.

Я полтора года не играл спектаклей, мне шли предложения об участии в той или иной антрепризе, но я отказывался, потому что это было немножко не то. Я люблю играть комедии, мне нравится, ведь я нормально смешу людей — и сам смеюсь, но без очень пустого, низкого, пошлого юмора. А если он есть, давайте его хотя бы как-нибудь обыграем прикольно. А когда это вот как написано, так и играешь — ну нет. Я дождался спустя полтора года этой постановки, прекрасный репетиционный процесс, я на эти репетиции бежал. Опаздывал, но бежал. (Улыбается.)





— В соцсети нельзяграм ты как-то в анонсе определённого спектакля, по-моему в Петербурге, написал: «Я и мои девочки ждём вас на спектакле» — об Ольге и Агате, и фотография такая весёлая. Как у вас отношения строятся внутри вашего трио?

— В целом театр, и вообще актёрская профессия, — это, конечно, змеиный рассадник: и тщеславие, и зависть, и полная чепуха, поэтому я с артистами так особо не якшаюсь, у меня друзья немножко из других сфер деятельности. Но в данном случае у нас действительно очень хороший коллектив. Я не знаю, из-за чего так случилось: Ваня Жидков, что ли, очень точно попал по касту, по людям. У нас хорошая химия, мне очень комфортно с Олей Кабо, она так тепло открывается для меня. Агату я знал давно, просто я не знал, как у неё правильно ставится ударение в её фамилии, а узнал об этом после премьеры. (Смеётся.) 

— Мне кажется, вас точно подбирали по необычным фамилиям.

— Да-да-да, такое название корпорации, и во всём этом деле заправляет Илья Бледный)))





— Скажи, пожалуйста. Вот что касается театра — есть вот эта постановка, а ещё ты упомянул, что не очень принимал приглашения, потому что они не подходили или не хотел отдаваться этому. Какие у тебя планы на будущее?

— Да, хотелось бы, и вот недавно как раз с Жидковым на эту тему поговорили. Пока не хочу просто сотрясать этим воздух, но вообще есть планы.

— Как у тебя получается баланс соблюдать между кино и театром?

— Найдётся баланс, было бы что соблюдать. Я, слава богу, здоровый, сил очень много. Я к картинам выборочно отношусь, но это не то, что я сижу, блин, на золотой бочке…



Съемки сериала "Детективный синдром"


— Можно ли сказать, что в данный момент у тебя какой-то пик всей твоей актёрской карьеры или ты всё-таки думаешь, что всё впереди ещё? Или он прошёл?

— Не-не-не, точно не прошёл. Ещё я очень много чего не сделал, есть вещи, которые я точно хочу сыграть, которые хочу сделать, я люблю актёрские вызовы, хочу испытать. Я действительно — и это не фигура речи «ой, посмотрите, как у меня всё нормально в голове, я так мало всего сделал» — сделал не столько, сколько хочется, сколько должен.

— К вопросу благотворительности: ты сотрудничаешь с каким-то одним фондом определённым?

— Да. Дело в том, что этот фонд проверен, это фонд моих друзей. Я готов и с другими фондами сотрудничать, просто нужно убедить меня, что они нормальные люди, и всё. А в этом фонде уверен. Они адресно помогают. 





— Однажды ты сказал о том, что на правду не обижаются. А ты обидчивый?

— Нет, вообще у меня такого никогда не было, я не обидчивый и не завистливый, у меня других пороков достаточно.

— А как к тебе в большинстве случаев обращаются и как тебе нравится?

— Aris, Аристархыч, Викторович, вообще на площадке часто Викторович, Венис, ari, ВЭнэс — по-разному. 





— А как тебя называют близкие? 

— Это вообще удивительная история. У меня хорошая семья, слава богу; родители меня любят: «сыночек», «котёнок», «Арис». 20 лет назад мама с папой меня порадовали — у меня родилась любимая сестра Маруся. Я её обожаю, это смысл моей жизни. Я постоянно возился с ней, и вот я как-то её маленькую на руки взял, а она: «Аа a a a a a ри, ари, ариска». И это «Ариска» было чётко, уменьшительно-ласкательное, никто до этого никогда меня так не называл, она как будто в космос пробила!