— Ольга, несколько номеров назад мы начали с вами разговор с обсуждения быта и нравов рублевки. Ходишь ли ты в рублевские храмы?

— Нет. Не хожу. Тут дело не в храме или его месторасположении — дело в батюшке-настоятеле, который тебя приводит не только к вере, а к цели и смыслу христианской жизни. Мой батюшка — Потапов Борис, сейчас он настоятель храма Преображения на Преображенской площади. Раньше он служил при храме Софии — Премудрости Божией. Туда я и ходила.

— Встречаете ли вы здесь, на рублевке, кого-то, кто способен проникнуться вашими идеями, помочь?

— Конечно. Когда ты занимаешься каким-то проектом, той же документалистикой, ты не можешь сделать ничего, если у тебя нет рекламы, если кто-то не расскажет о тебе. Есть некая необходимость заниматься самопиаром. Если твоя персона не привлекает внимания, значит, все, что ты делаешь, никому не интересно. 





Мы стремимся к тому, чтобы наши фильмы были увидены максимальным количеством зрителей и, возможно, мотивировали большее число людей совершать добрые поступки. Был у меня момент, когда мне хотелось ходить на какие-то светские тусовки, но он был совершенно недолгим. Полгода где-то. 

Потом я поняла, что это бессмысленная трата времени и себя, потому что ты теряешь там себя. На тусовки же ходят в основном люди, которые хотят что-то продать. Часто — самих себя. Я вот заметила, что, когда жены начинают разводиться с супругами, они активно самопиарятся. 





Я не хочу драгоценное время, которое могу провести с сыном вечером, отдавать тусовке. Может быть, это и мешает продвигаться мне более стремительно. Но в жизни так всегда — невозможно получить все сразу.

— Были истории, чтобы кто-то из рублевцев сказал: «Оля, я тебе помогу!»?

— Когда у меня была первая выставка, мои подруги привели очень медийных людей, в результате все издания написали про эту выставку без лишних с моей стороны вложений. Естественно, эта выставка никак не могла окупиться, но в будущем помогла очень сильно. 





Вы знаете, тут, на Рублевке, много людей таких, которые на самом деле глубже, чем кажутся. Взять хотя бы Полину Киценко, которую я уважаю. Она мотивирует людей на спорт, на здоровый образ жизни, на совершение благих поступков.

— Ты слышала про историю владельца фабрики «8 марта»? После того как он трагически потерял в аварии жену и ребенка, изменился так сильно, что стал спонсировать Дроздова, ездить в экспедиции и так далее.

— Он мог прочувствовать просто, как коротка жизнь. Никогда не знаешь, сколько тебе отвел Бог. В экспедициях люди в основном, как ни странно, это звучит, ищут себя. У меня, например, очень сильно поменялись взгляды после Варанаси. 





Казалось бы, что уже может измениться. Но там ты видишь: вот рай — вечерняя Пуджа (ежевечерний ритуал поклонения на Дасашвамед-гхате), воздух, огонь, вода — этими стихиями воздают почести святой Ганге (индусы почитают реку как родную мать, в ней совершаются омовения и к ней же приходят прочитать молитву в последний раз). 

А рядом, на Маникармике-гхате, непрерывно горят огни крематория, где сжигают тела. Когда ты приходишь поближе к этому крематорию — зрелище страшное, потому что то, что не догорает, буквально вышвыривают из костра, тут же эти обугленные куски подбирают собаки — доедают, тут же коровы их дочавкивают. Ужасающее зрелище. Вот такая реальная иллюстрация ада и рая.





Тело здесь воспринимается лишь как земная оболочка бессмертной души. В такие моменты и осознаешь, что в жизни действительно ценно.

— А если вдруг кто-то захочет с вами вот так ездить?

— У меня много таких писем, почти ежедневно приходят просьбы подобные. У меня нет ресурсов, возможностей, чтобы брать с собой кого-то. Каждая экспедиция — это огромные затраты, и моральные, и физические. Возможно, когда появятся надежные спонсоры и чуть больше возможностей, я смогу расширить штат и брать с собой волонтеров.

— Может быть, они сами готовы за себя заплатить?

— Дело в том, что туда, куда я сейчас езжу снимать, даже за деньги свои вряд ли кто-то захочет. Ну кто поедет жить в национальных парках политически нестабильной Центральноафриканской Республики, разоренной постоянными набегами боевиков Селека, или в районе с проститутками снимать прокаженных, сифилитичных? 





У меня, например, один оператор, который в Сирии даже был, в одной поездке плакал, побрился налысо. Вообще в ту поездку вся группа выходила из-под контроля. Я их спросила, что они, как бабы, рыдают. Рассказывали, что я даже не представляю, что они видели: сифилитичную маму с ребенком таким же, как одна бензином себя обливала и так далее. А я им говорю: «И что? Вы знали, куда едете: не букашек снимать». 





Мы всегда четко прописываем место и сценарий возможного фильма. Они говорили: «Нам бы букашек да бабочек сейчас». Поэтому — это роскошь. Ты отбираешь тщательно людей, оцениваешь — кто сможет, а кто нет. Эти проколы, они учат. 

Просто понимаешь уже, что если человек сорвется в таких условиях, то может пострадать и навлечь беду на других. В таких поездках надо быть гибким, где-то сыграть под туриста-дурака, типа заблудился, не туда попал. Если говорить о животных, там тем более — если один испугается медведя и побежит, то медведи всех погрызут. 





С гориллами, со слонами — такая же история. Я не могу просто отвезти кого-то. В Африке, например, ногу сломать и попасть в клинику — это на 70% получить СПИД. Получить переливание — это хорошо, если ты попадешь в клинику частную, где белые работают, а если попадешь в официальную клинику, то это очень опасно. 

Поэтому я как лидер экспедиции обязана отобрать тех, кто работал уже в разных условиях, кто понимает, что несет ответственность за свою жизнь и за жизнь своих коллег.

— Сколько бываете по времени в путешествиях?

— Это зависит, сколько дней нужно для достижения целей, да, из этого мы исходим. Например, я понимаю, что для производства такого вот фильма достаточно недели, а для другого — две. Для третьего, может быть, и месяц.

— Вы со значительно большим удовольствием рассказываете об экстриме, чем о распрекрасной рублевке.

— Просто Рублевка — не то, чем я кичусь. Наоборот, больше стесняюсь. Потому что, когда люди слышат «Рублевка», они воспринимают ее негативно. Ибо на телевидении любое упоминание Рублевки ассоциируется с дольче вита. 





На самом деле, как и у каждой медали, здесь две стороны. Для меня это место, где самая большая концентрация невероятно интересных и талантливых людей политики, науки, бизнеса и культуры.

— Этим и занимается наша газета. снять пену рублевки и рассказать о ее сути.

— Мне вообще кажется, что публикация или газета должны мотивировать к чему-то.

— Мы стараемся.

— Как говорят режиссеры мои: привнести сверхидею.

— Уверены, что после ваших интервью представлению о том, что в наших краях живут исключительно тупые дамы в ожидании нового бриллианта, дан решительный бой.