На Руси пасхальное яйцо было (и есть сейчас) чем-то большим, чем просто атрибут праздника. Не только символом воскресения, но и знамением живой веры, которая пульсировала в каждом уголке этой земли, в каждом доме. Яйцо, окрашенное в красный цвет, стало первородным знаком, несущим в себе не только кровь Христа, но и кровь самой жизни, обновление, чудо воскресения, возвращение к свету. В нём заключалась вся магия весны, вся сила преображения.

Обычно яйцами начинали заниматься за пару дней до Пасхи. С Чистого четверга домохозяйки варили яйца в луковой шелухе, чтобы получить насыщенные, кирпично-красные оттенки, которые напоминали о жизни и тепле. Но были и более необычные способы: если под рукой васильки или свёкла, а также бузина или исландский мох, то яйца могли приобретать нежно-голубой или золотисто-розовый оттенок. Иногда в процессе окрашивания использовались ткани, оставляющие на скорлупе красивый узор. Так рождалась крашенка – яйцо в орнаменте.

Накануне Пасхи яйца освящались в церкви. Их клали в корзины вместе с пасками, вином и салом. После ночной службы вся семья вкушала. Дети катали яйца на лугу или у церкви, соревнуясь, чьё останется целым и кто окажется победителем в «битках». Иногда яйца сбивали мячом, иногда стучали ими друг о друга, используя хитрости – деревянные подложки или яйца от молодок.



Но пасхальное яйцо было не просто символом радости и игры. Оно было весточкой на тот свет. «Похристосоваться с родителями» – так назывался обряд, когда на Пасху люди ходили к могилам своих близких, катая по ним яйца в знак веры и памяти. Яйцо, пролежавшее год у иконы, хранило в себе тепло праздника, и его не выбрасывали. Его скармливали курам, закапывали в поле или пускали по воде, чтобы унести вдаль молитву о вечной жизни.

Один из главных источников понимания духа Пасхи дореволюционной – русский писатель Иван Шмелёв. Для него Пасха была не просто торжеством, но и живой частью народной жизни: «Пахнет можжевельник священно, пахнет розами... Яичко покатал – и положил. Вроде и им достанется». Его восприятие праздника пропитано тишиной светлого утра, звоном колоколов, запахом хвои и роз. Пасхальное яйцо для Шмелёва – часть живой, народной литургии. Это хрупкая скорлупа, в которой заключены и воскресение, и любовь, и память. Именно так яйца катались с дощечки, из рук в руки, наполняя каждый уголок жизни своим светом…



В трудные годы, когда религиозные обряды, как и сама вера, были под гнётом, народные традиции не исчезли. Пасха оставалась святой, несмотря на попытки уничтожить или затмить её. Как бы ни пыталась советская власть искоренить религиозное сознание, пасхальные обычаи всё равно сохранялись в каждом доме. В каждом жесте, в каждой крашенке, в каждой молитве жила душа народа, его память, его вера. И вот в эти Пасхи обретались и воскресали не только куличи и яйца, но и душа народа, вновь расправлявшая свои крылья.

В те годы, несмотря на официальные запреты, в каждой деревне продолжали красить яйца, ходили в храм, и Пасха не теряла своей святой силы. Противостояние и сопротивление было тихим, но стойким. Люди даже в самых трудных обстоятельствах продолжали праздновать Пасху, передавая этот светлый обряд своим детям, внукам, сохраняя в себе светлое чувство принадлежности к традициям и культуре, несмотря на идеологическое давление.