За перелеском у моих знакомых стоял табор. Женщины в монистах, толстые такие, важные, весёлые, поют, танцуют, детям раздают поджопники.

Черноволосые блестят причёски, словно маслом смазанные (может, правда, смазанные), отражается в них Среднерусская возвышенность с её избушками, кострами, покосившимися водокачками.

Цыганские бароны в шляпах, в «адидасовских» костюмах, тоже важные, у некоторых в руках гитара. И маленький, улыбчивый, весь дёрганый и вёрткий, в каждую трубу пролезет – трубочист.

Никто не помнит, как его зовут, какое-то простое имя, наше, то ли Александр, то ли Николай. Но точно не Роман. Не Будулай. Этого трубочиста любят все.

В особенности дети. Увидев его, все окрестные дети превращаются в шустрых, любопытных цыганят. Забираются на него, как на яблоню из дачного сада, дёргают за нос, за уши.





Ну а он только смеётся. Что ему! Таким образом, камин соединил цыганский табор и московских снобов. Без него они никак бы не пересеклись.

А бывает так – задремлешь и привидится тебе, что ты забыл свой чемодан, оранжевый, на двух колёсах – в аэропорту. А трубочист, не будь дурак, его прибрал.

И бегает теперь наш Александр или Николай чёрным чертёнком по окрестным деревням, дачным посёлкам, водокачкам с моим чемоданам, катит его перед собой на двух колёсиках, повизгивает – не угнаться.

А вот и чемодан – стоит себе в углу, пылится. Шут поиграл – и отдал. Пыли на нём полно, зато колёса чистые. Видно, не бегал наш чертёнок с чемоданом, да и не летал я никуда уже сто лет.

А просто задремал ты у камина, треск-потреск. «Вчера ты была у меня, Но тебе уж тоскливо со мной.

Под вечер ненастного дня Ты мне стала казаться женой... Что ж, прощай! Как-нибудь до весны Проживу и один — без жены... Что ж! Камин затоплю, буду пить... Хорошо бы собаку купить». Это Иван Бунин, «Одиночество». И вот оно, во всём своём великолепии.

О женщине – воспоминание, в мечтах – собака. Поленья потрескивают, корчат рожи, глумятся. Да что они там понимают в простой дачной жизни! Зима, холода, одинокие дома...

Нет, не идёт отечественная попса после Ивана Бунина, как оранжевая карамелька после чёрного шоколада, как кондиционер с функцией обогрева после настоящего камина, вовремя прочищенного Александром или Николаем.

Вот он, в окно заглядывает, чёрной своей ладошкой делает привет-привет. Современное человечество придумало смартфон, букридер, квадрокоптер и сегвей.

Но тот, кто придумал камин, был в сто раз гениальнее. Только он в состоянии творить истинные чудеса. Примирять непримиримое и совмещать несовместимое.

Жаркий, трескучий, волшебный. Сводящий с ума и вправляющий мозг. «Камин пылал, веселил всю большую комнату дома моего – мою мастерскую.

На больших фарфоровых вазах горело золото контрастами с тёмно-синими высокими окнами и розовым штофом драпировок. Большие тени ложились от шкафов и стола по деревянным, сосновым брёвнам мастерской.





Силуэты огромных елей торжественно глядели в окна. Горизонт далёких лесов был таинственен». Константин Коровин.

«Всем памятен сенсационный успех картины «У камина» с участием В. Холодной, те нескончаемые очереди, которые создавались у театров всей России при демонстрации этой картины».

«Тульская молва», 1918 год. «Василий Васильевич влезал в топящийся камин с ногами, с руками, с головой, с трясущейся сивой бородёнкой.

Делалось страшно: вот-вот загорится бородёнка, и весь он, сухонькой, пахнущий махоркой, сгорит… А он, ёжась от нестерпимого холода, заливаемый летейскими волнами, лез дальше и дальше в огонь. – В. В., вы сгорите!

Приходилось хватать его за сюртучок, за что попало, тащить из огня… – Безумно люблю камин! – отзывался он, подаваясь назад, с удивлением, что его тащат оттуда».

Сергей Дурылин, о философе Василие Розанове. Трещит камин, похрюкивает, завывает и скулит, что-то бормочет, снова хрюкает, потом в нём что-то щёлкает, он неожиданно чернеет, снова занимается зарёю алой.

Над дачным посёлком – вкусный запах зимы. Запах хвои и свежего снега, но главное – запах камина. Хотя всегото, казалось бы – взял деревяшку – и поджёг, и нюхай. А вот нет.