– Наталья, как вы думаете, зритель должен вспоминать Жванецкого с улыбкой или с грустью?

– Он был очень многогранный. Миша писал про себя и окружающих его людей, поэтому каждый находит в нём что-то своё: «Ой, мы об этом думали, но никогда не могли сформулировать». Когда слушатели и читатели узнают свои мысли в более краткой и чёткой форме, они находят в тексте отражение себя. Кстати говоря, я считаю, что Мишу надо читать, потому что в чтении он совершенно иной. Не обязательно представлять его голос, его интонации. Там много лирики, много нежности, много любви к людям и к животным. И на вечере в Барвихе, кстати, Мишу будут именно читать.



– Юрий, легко ли вам читать со сцены тексты Жванецкого?

– Его голос всегда звучал во мне, вокруг меня. Именно голос, потому что я не отрываю Жванецкого от его творчества. Я читал его книги – и даже тогда всё равно слышал его голос, поэтому я по-прежнему утверждаю, что всё, что он написал, неразрывно связано с его личностью, с его манерой исполнения, безумной и невероятной. Именно поэтому многие артисты – и, наверное, я не исключение – спотыкаются об эту магию его голоса, его авторскую манеру исполнения. Поэтому задача читать Жванецкого у любого артиста почти невыполнимая, и я это говорю очень серьёзно, как профессионал.

– Наталья, какой энергетический посыл стоял перед участниками предстоящей программы?

– Энергетический посыл, я думаю, будет от каждого артиста свой. Всем дали карт-бланш добавить в выступление что-то своё. Не думаю, что кто-то станет подражать Михаилу Михайловичу. Каждый должен читать в своей манере, но постараться передать смысл произведений – многие из которых на первый взгляд кажутся очень простыми, но в каждом из них можно обнаружить новые, скрытые смыслы. Если вчитаться, приходит понимание, что в тексте скрыто очень много философии, умных, глубоких мыслей.

– Юрий, как вы впервые познакомились с творчеством Михаила?

– Мне даже трудно вспомнить. Кажется, что его голос всегда звучал во мне, вокруг меня. Именно голос, потому что я не отрываю Жванецкого от его творчества. Я читал его книги и даже тогда все равно слышал его голос, поэтому я по-прежнему утверждаю, что все, что он написал неразрывно связано с его личностью, с его манерой исполнения, безумной и невероятной. Именно поэтому многие артисты и, наверное, Я - не исключение, спотыкаются об эту магию его голоса, его авторскую манеру исполнения.



Поэтому задача, читать Жванецкого, у любого артиста почти невыполнимая, и я это говорю очень серьезно, как профессионал. Из того хорошего, что я слышал, наверное, Сергей Юрьевич Юрский. Он предлагал абсолютно свою версию Жванецкого. И, конечно, гениальная пара Карцев и Ильченко, но это был эстрадный театр, феноменально!

Мне даже трудно вспомнить первое знакомство, наверное, в начале я видел какие-то одесские миниатюры с Карцевым и Ильченко. И уже потом, когда я служил в армии, у нас в казарме стоял магнитофон катушечный, и на этих бобинах я первый раз услышал «Как шутят в Одессе» и «Пароход». Мы эту бедную бобину почти стерли, столько раз мы это слушали и ржали всей ротой нашей. Каждый раз, когда гасла лампа после отбоя, мы включали этот магнитофон и слушали Жванецкого.

Потом были очень интересные его закрытые выступления в Доме актера для специальной аудитории, только для артистов. Также несколько потрясающих концертов в Большом драматическом театре, тогда он назывался имени Горького, сейчас имени Товстоногова. Георгий Александрович Товстоногов его безумно ценил и очень высоко его ставил! И, кстати, именно Товстоногов придумал это определение «лирический сатирик». Так что таких встреч у меня было очень много, они все перемешаны, но, наверное, в таком порядке. Это, что касается не личного общения, а знакомства с писателем, автором-исполнителем Жванецким.

– Наталья, почему вы решили сделать этот вечер?

– Ну, во-первых, просто пробуем, как будут звучать его произведения из новых уст. Его монологи буквально приросли к нему, к его манере исполнения, а когда он ушёл, осталось пустое место. Хотя я считаю, что он совершенно современен и его нужно читать.



– Юрий, есть ли у вас какие-то интересные истории встреч с Жванецким?

– Знаете, у меня есть проблема. Я очень любил Михаила Михайловича, и слово «дружили», оно и подходит, и нет. Мне неловко говорить об этом, но Он меня очень высоко ценил, как артиста, и много раз об этом говорил, и меня это безумно смущало. Я всегда испытывал от этого неловкость. Мне было приятно и в то же время жутко неловко. И я никогда не мог перейти вот эту грань, этого моего юношеского пиетета по отношению к нему, чтобы сесть с ним за один стол за рюмкой водки, хотя мы вместе и выпивали, и трепались, и общались за дружеским столом. Я каждый раз боялся, что я что-то разрушаю (смеется – ред.) тем самым.

Я, наверное, сейчас жалею, храню эти листочки, которые он писал мне на какие-то мои юбилеи и Дни Рождения. Они слишком комплиментарные для того, чтобы их цитировать, но все равно это очень талантливо. И то, что он говорил мне обо мне — это очень важно, но знать об этом должен только я и не делать это достоянием общественности. Поэтому сейчас я очень жалею, что дружил мало, виделся мало, но иначе не мог. Для того, чтобы увидеться с Жванецким мне достаточно было раскрыть его книгу или включить в интернете любое его выступление.

– Наталья, чем Жванецкий дома отличался от Жванецкого на сцене?

– На сцене он практически всегда был бодрый, собранный, и он не мог себе позволить на сцену вынести свою безграничную грусть, тревогу, болезни. Это всё оставалось дома, потому что дома он себе мог позволить расслабиться, пожаловаться, разозлиться иногда. Какие-то такие бытовые мелочи обычного человека.
Его отличала бесконечная доброта к людям. Хотя он иногда был очень собранный, серьёзный и даже строгий. Он безмерно любил маленьких животных – котов, белочек. Наблюдал за ними всегда со слезой, с особой нежностью.



– Юрий, вы как артист приложите руку к бессмертию творчества Михаила, подарив ему новую жизнь?

– Конечно же, нет. Я постараюсь сделать это с максимальной любовью на концерте, но это будет разовая акция, потому что это невозможно. Об это спотыкались, спотыкаются и споткнутся ещё очень много режиссёров, актёров. Это удалось только двум людям – Карцеву и Ильченко. Но он писал специально для них, учитывая их индивидуальности, феномен их конкретной пары. И я не хочу предлагать никаких новых версий, и не смогу. Я могу только попытаться объясниться ему лишний раз в любви и привить любовь к нему тем, что могу о нём рассказать, вспомнить…

– Наталья, Михаил Михайлович предпочитал для жизни город или загород? Где он больше любил работать, а где отдыхать?

– На Тверской у него был офис и театр миниатюр. Мы жили в Подмосковье, а в московской квартире он работал. Там все комнаты были завалены бумагами, рукописями, какими-то журналами, приходили корреспонденты. Это была рабочая квартира.



– Легко ли далась Михаилу Михайловичу смена локации на загород?

– Когда мы переехали за город 30 лет назад, ему было очень тяжело. Строился новый посёлок, было мало соседей, но очень много леса, ёлки – он выглядывал в окно и говорил, что чувствует себя волком среди ёлок, и ему было грустно. Долгое время пытался вернуться в город. А потом привык – и в квартире не мог ночевать вообще. Если мы оставались после мероприятий ночевать в городе, он поднимался с постели и говорил: «Не могу здесь спать! Слышу всех! Слышу шум, эту суету! У меня ощущение, что я сплю на рабочем столе!»

– А дом строили сами?

– Да. Наш загородный дом был спроектирован максимально комфортно. У мужа была своя спальня, свой кабинет, гардеробная и туалет. И даже отдельная лестница. Когда мы делали дом, мы учитывали его жизненные приоритеты. Он мог днём поспать, поздно встать или лечь поздно, работая ночами. В квартире же друг другу не мешать практически невозможно. Ещё он очень любил гулять по посёлку или по соседской территории, по парку. Ему очень нравилось, когда приходили белки, животные разные, часто с ним ходил кот. Вот Миша сидел на лавочке, с котом беседовал.



– Юрий, как на вас повлияло творчество Жванецкого?

– Его творчество не может напрямую повлиять на то, чем занимался я, как артист. Я не так много работал на эстраде. Его творчество может быть просто критерием того, как надо работать на эстраде, как автору выходить на сцену и с чем. Оно может повлиять на твой вкус, на мировоззрение, но на тебя, как артиста - нет, потому что Жванецкого повторить невозможно. И он не может стать референсом для артиста. Михаил Михайлович может быть маяком. И тогда в ряду писателей, связанных с юмором, у тебя выстраивается твоя личная цепочка - «Гоголь - Марк Твен – Чехов - Довлатов - Жванецкий».

Он тотально повлиял на меня, как на человека, тем, что такое вообще чувство юмора, что такое парадоксальное чувство юмора, что такое юмор, идущий от непохожего ни на кого ума, и в то же время, очень сердечный, идущий от боли, потому что Жванецкого прочитать невозможно. Это как собака, она на тебя смотрит, не говорит, и ты только по выражению глаз можешь понять, чего она хочет.



Очень часто, когда ты слушаешь Жванецкого, ты понимаешь, что он сформулировал что-то такое, мимо чего ты прошел и не догадывался, и он тебя каждый раз ошарашивает. И он в этом случае переводчик с собачьего на человеческий. Это то, что в тебе бродит, но ты этого не сформулируешь. Так блестяще, в такой лаконичной, парадоксальной форме сформулировать всю свою боль, смех, все, что, не принимаешь и все, что любишь, мог только он!