— Сергей, в одном интервью вы сказали, что постоянно учитесь. В 52 года стали изучать итальянский язык, а недавно серьёзно увлеклись нейрофизиологией. Что вас мотивирует учиться, познавать и осваивать что-то новое?

— Для меня главное — не потерять состояние ученика до самой старости, даже, пожалуй, до смерти. Потому что, по моей гипотезе, когда ты постоянно учишься —  нарабатываешь новые нейронные связи, закрепляешь их, создавая долгую память, а это омолаживает. Что касается нейрофизиологии, то однажды я увидел лекцию Сергея Вячеславовича Савельева. В то, что он говорил, я влюбился буквально с первого звука. Для меня он эволюционист, так сказать главный мозговед. Ну, мой, во всяком случае. (Смеётся.)



— Что именно привлекает вас в этом направлении?

— Понимание того, что я есть такое, кто я, как устроен, как мне реагировать на что-либо, как мои эмоции формируют действительность и как с ними обходиться, чтобы не покалечить себя и окружающих.

— В конце девяностых — начале двухтысячных вы довольно активно снимались в кино, сыграли более десятка ролей. Почему перестали и есть ли желание вернуться в кинематограф — может быть, в качестве режиссёра или продюсера?

— Во-первых, это невозможно, потому что я не режиссёр, не продюсер и даже не актёр, и всё, что у меня было связано с кинематографом, — это единственный случай главной роли, когда Дыховичный с Сорокиным увлекли меня настолько, что смогли уговорить сняться. (Смеётся.) А вообще, я снимался только у друзей, потому что я не актёр и играть просто не умею. Я стесняюсь и чувствую себя неловко, а туда, где чувствую неловкость, я не хожу. Несмотря на то что актёрство присутствует в нашей жизни постоянно и мы всегда что-то из себя изображаем в разных ситуациях, актёрское мастерство — это отдельное искусство, которому нужно учиться. А то знаете, это как девушки ходят с фотоаппаратами: сегодня они фотографы, потом подрастут — и завтра они уже психологи. Всё это несерьёзно. Всегда надо учиться, увлекаться, понимаете? Как вот я кларнетом увлёкся, потом, в 20 лет, бросил, не играл. Спустя время вновь взял — и сейчас уже выступаю как классический музыкант.



— Вы живёте в самом центре Москвы. Но в интервью нашему изданию вы как-то рассказывали, что снимали небольшую дачу на Рублёвке. Чем привлекло вас именно это направление?

— Я и до сих пор продолжаю её снимать. И даже приобрёл там маленький участок. И надеюсь, в скором времени подзаработаю средств и построю уже свой собственный домик. На Рублёвке у меня много друзей, с которыми мы общаемся вот уже больше 30 лет. Вообще, для меня это шоссе —  прежде всего потрясающий ландшафт, природа, реликтовый лес. И плюс к этому, конечно, там наиболее развитая инфраструктура из всего Подмосковья. А ещё Рублёво-Успенское шоссе — самое безопасное, на мой взгляд. Там практически не бывает аварий. Ну если только совсем какой-то безумец гонять будет. Кстати, и от Москвы недалеко, и всегда знаешь, когда «начальник» дома, а когда нет. Едешь по Рублёвке, и, если полиции нет вообще, значит, он в Москве, а если стоят на каждом углу — значит, дома. (Смеётся.)



— Вы мультиинструменталист, играете во многих жанрах, от рок-н-ролла до классики. Как в вашей душе уживаются такие кардинально разные музыкальные стили?

— Ну что тут ответить… У меня широкая душа. (Смеётся.) На самом деле, я люблю людей, очень люблю доброту и всегда, встречаясь с новым человеком, отношусь к нему очень по-доброму, как к себе. Ну а дальше, в зависимости от реакции, от того, как он себя ведёт, либо приближаюсь к нему и приближаю его к себе, либо, наоборот, общение заканчивается.



— Какой из музыкальных стилей наиболее близок вам?

— Сейчас, с возрастом, я выбираю классику. Для рок-н-ролла требуется больше здоровья и физически больше драйва. Хотя классика — это тоже занятие не из простых: там всё должно быть идеально чисто. И в этом смысле она номер один. Рок-н-ролл, которому я посвятил уже почти 40 с лишним лет, — моё родное, что дало мне путёвку в жизнь. «Моральный кодекс» сделал меня известным. Я, вообще, всегда думал, что в 60 лет скакать на сцене, два притопа, три прихлопа, и петь девчонкам «я тебя люблю» — это что-то из разряда шизофрении с педофилией. Но тем не менее, видите, волею судьбы я до сих пор остаюсь на сцене. Пою и получаю от этого удовольствие и не чувствую себя каким-то не таким. Хотя, безусловно, такую музыку должны исполнять двадцатилетние пацаны.



— У вас есть оркестр — расскажите о нём.

— Мой оркестр вмещает в себя и рок, и классику, и джаз. С детства я воспитывался  в оркестре, и, видимо, у меня получилось как том выражении: «Построил себе Версаль, потому что родился в туалете с дыркой рядом с дворцом и всю жизнь мечтал жить в нём». Любовь к классике прививалась мне с детства. Наверное, поэтому сейчас у меня самый лучший в Москве оркестр. Ну, я, конечно, не беру в расчёт симфонические большие оркестры. А в своём камерном квинтете мы делаем в классическом стиле даже песни «Морального кодекса».



— Каверы?

— Дело в том, что понятие «кавер» появилось где-то в восьмидесятые или в семидесятые годы в американском джазовом журнале «Билборд». Это издание до сих пор существует — очень популярный журнал, освещающий жизнь всего джазового мира. Так вот в нём были рейтинги продаж пластинок. Популярность определялась по этому рейтингу. Термином cover называлась песня, которую люди сделали и которая перебила тиражом предыдущую, то есть накрыла: cover переводится как «покрытие». У нас это понятие искажено. В России каверы играют около любого забора… (Смеётся.)



— Есть ли у вас какие-то нереализованные творческие идеи в музыке?

— Сейчас у меня уже лежит материал на два альбома с квинтетом. В планах закончить работу над сборником «Русская сказка». Это первый сборник, с которого мы начали работать. Потом отложили. В нём будут Аренский, Ребиков, Метнер, Глазунов. Основная концепция нашего квинтета — русские композиторы. Мы берём клавишные произведения, то есть фортепианную пьесу, и раскладываем их на наш состав — на 6 человек. 5 музыкантов плюс я — играю на кларнете. Мы написали два альбома Чайковского: «Щелкунчик» – симфоническую сюиту — и «Времена года». Сергей Гейер, наш басист, сделал два приложения — «Картинки с выставки» Мусоргского. Сделали сборник Лядова Анатолия. Мы его условно называем «Жар-птица». Также сейчас у нас подготовлен материал для пятой пластинки.



— Вы играете на кларнете? Неожиданно.

— Многие люди, когда узнают, именно так и реагируют. У них шок. Но я кларнетистом был с детства. Начал, потом забросил, а потому вновь вернулся к этому инструменту.

— С чего начинается ваш день?

— Каждое утро я просыпаюсь, делаю лёгкую разминку, растяжку и сажусь за кларнет. Играю час этюды.



— Соседи как, не против?

— Соседям вроде нравится, ну по крайней мере не жаловались, хотя, безусловно, слышно на весь двор, даже с Малой Бронной иногда, когда на улице тихо. К тому же играю в рабочее время — по утрам, а в эти часы соседей, как правило, нет дома. Одно время ко мне даже репетиторы, концертмейстеры приезжали — и мы пели на весь двор, когда я разучивал оперные партии. В то время я собирался участвовать в опере «Рабочий и колхозница» и начал брать уроки вокала, потому что, как выяснилось, я всю жизнь не пел, а орал, и пришлось учиться петь. (Смееётся.)

— Вы как-то сказали, что в музыке для вас основная задача — создать произведение на века. В чём вы черпаете вдохновение?

— Ну, «на века» — это громко сказано. Дело в том, что жанр, в котором мы работаем, можно охарактеризовать как лёгкий. В нём одно произведение очень быстро сменяется другим. А это значит, вчера была популярна твоя песня, а завтра будет в топе другая. К примеру, Принц — самый выдающийся музыкант, на мой взгляд, в Америке, а сейчас про него все забыли. Видите, как бывает...



— Однажды вы сказали, что успех для вас — это делать что-то с удовольствием, а признание и количество просмотров желательны, но вторичны. С каким чувством вы узнали, что вам присвоили звание «Заслуженный артист России»?

— О, как давно это было. 15 лет прошло. В то время я делал свои концерты с оркестром Силантьева. Он тогда был совсем в небытии. Но расскажу с начала. Однажды я встретил своего друга Лёню Макаревича, который был когда-то клавишником в группе «Автограф». Он оказался пианистом этого оркестра, музыкантом с прекрасным консерваторским образованием. Мы с ним разговорились, и у меня вдруг возникла идея, что этот проект может стать отличным брендом. Ну, во-первых, оркестр Силантьева, понимаете? Я договорился с Театром оперетты, нанял аранжировщиков. И дело пошло… Сейчас у нас есть около 150 аранжировок. А когда давали «заслуженного артиста России», мне было, безусловно, приятно, интересно и я, конечно, не ожидал.



— Как вам удаётся сохранить творческий потенциал и энергию, чем заряжаетесь?

— Мне просто нравится музыка. Я занимаюсь любимым делом. Это так прекрасно, что не надо себя уговаривать. Ведь музыка — это серьёзное дело: нужно каждый день заниматься, распеваться и разыгрываться перед концертом. Кому-то это было бы сложно, а для меня это удовольствие. Из этого занятия я черпаю энергию. К тому же со мной играют музыканты, которые лучше меня и выше меня по профессиональному уровню, — Женя Субботин, мой виолончелист, и Ольга Дёмина, наш концертмейстер. Мне повезло находиться рядом с такими мастерами, я с ними расту.



— Случались ли у вас творческие кризисы и как вы из них выходили?

— Разные кризисы случались. А вообще, я их называю звёздной болезнью. И выходил по-разному. Иногда даже с помощью врачей наркодиспансера, и такое бывало. И в дурдомах лежал, избавляясь от своей алкозависимости в своё время. Я об этом совершенно спокойно рассказываю, не стесняясь. Когда лежал в центре Маршака, давал прямо оттуда интервью. Просто среди моих друзей, коллег — алкашей и наркоманов я единственный, кто смог понять, что это приобретённая зависимость, дурная привычка, от которой необходимо избавляться. Вот просто взять бросить и не пить — такого практически не бывает. Поэтому я пошёл к врачам. Вообще считаю, что надо всегда к специалистам идти, а у нас, видите, «раздайся грязь, г….но плывёт везде!» — все самолечением безрезультатно занимаются.



— А нравится вам кто-то из наших современных исполнителей?

— Мне очень нравится певица Алёна Долбик. Она солистка нашего оркестра. Изумительно поёт. Классическая академическая певица сопрано. Советские песни вот именно в её академической манере лучше не поёт никто. А так много есть голосов на сцене. Но это трудно оценивать. Есть очень красивые, популярные сделанные проекты. Даже Ольга Бузова. Ведь она совсем не певица, с одной стороны, но фонограммы у неё звучат очень здорово, потому что мы, видимо, научились наконец нанимать профессионалов, людей, которые умеют работать. И она выходит на сцену хоть голая, но когда хорошо звучит фонограмма — проблем же нет.



— Что, по вашему мнению, главное в жизни человека?

— Эмпатия и доброта. Главное — создать вокруг себя атмосферу любви и добра, жить среди доброжелателей, отвечать им всем тем же самым.

— А в жизни музыканта?

— Любить себя, быть самим собой и понимать, что только от тебя зависит твоё мастерство. Необходимо очень критично относиться к себе. Самосовершенствоваться и стараться держаться людей, которые лучше тебя, — играть с музыкантами, которые лучше, ну или как минимум такие же.



— Вы как-то сказали, что были бы более успешным, если бы не совершали определённых ошибок. Какой совет вы хотели бы дать молодым людям, стремящимся добиться успеха в жизни?

— Ну, во-первых, не попадаться на крючок нарко- и алкогольной зависимости. Помнить, что любая зависимость уменьшает степень свободы, обрезает крылья. Это знаешь, как… Можно завоевать страну, заставив всех говорить на твоём языке, но для этого нужны танки, самолёты, ракеты. А можно просто выучить язык той страны и сделать её своей. Понимаешь?

— Сергей, у вас взрослые дети. Удалось заразить их чувством прекрасного — музыкой?

— Дочери учиться не стали, хлопнули крышкой. А старший и младший сыновья окончили музыкальную школу. Кстати, старшему это со временем пригодилось. Он был учёным, работал в Институте переходного периода у Гайдара, занимался серьёзной наукой, экономической географией, уже читал лекции за рубежом. Но после смерти Гайдара у них там всё развалилось, и он ушёл в музыку. Окончил с отличием университет, сейчас продюсирует. Свой научный склад ума он очень серьёзно применяет, находит такие интересные вещи в звуковой инженерии, от которых просто в восторге все его западные коллеги — люди первой величины, те, кто работал с Джексоном.



— Вопрос про общение. Получается ли в активном творческом графике выделять время на встречи с друзьями?

— Конечно, сейчас это не каждый день происходит, но время от времени — да. Ещё с юности мы дружим с Игорем Матвиенко; нечасто, но видимся с Фёдором Бондарчуком. Сейчас всех раскидала работа, у всех своя суета, семьи, заботы. Ну и крепко выпивать перестали… И теперь поэтому сложно графики синхронизировать. (Смеётся.)

— А есть фирменное блюдо у Сергея Мазаева?

— Давным-давно любил делать окрошку на ораву гостей, гречневую кашу — конечно, кастрюлю целую, чтоб на всех хватило, со сливочным маслом.



— Среди ваших ярких музыкальных проектов есть один самый узнаваемый, который обычно связывают с вашим именем, — группа «Моральный кодекс». Как думаете, почему?

— Это мой основной, самый популярный проект, которому уже, вы только вдумайтесь, 35 лет. «Моральный кодекс» дал нам путёвку в жизнь. Мы и сейчас много гастролируем, даём концерты. Кстати, ближайший концерт будет 29 июня в Зелёном театре на ВДНХ, так что всех приглашаю…

Беседовал Михаил Внуков