Главное – свиньи

Забавы начинались ещё накануне Рождества. И не всегда они были забавами в прямом значении этого слова. Просто перед таким интересным праздником забавляло всё. Даже обыкновенное посещение рынка превращалось в волшебную сказку.





Иван Шмелёв писал: «Перед Рождеством, на Конной площади, в Москве... увидишь, что мороженых свиней подвозят, – скоро и Рождество... Зато на Рождество – свинину, всё... Тысячи саней, рядами. Мороженые свиньи – как дрова лежат на версту. Завалит снегом, а из-под снега рыла да зады. А то чаны, огромные, да... с комнату, пожалуй! А это солонина. И такой мороз, что и рассол-то замерзает...  – розовый ледок на солонине.

Мясник, бывало, рубит топором свинину, кусок отскочит, хоть с полфунта, – наплевать! Нищий подберёт. Эту свиную «крошку» охапками бросали нищим: на, разговейся! Перед свининой – поросячий ряд, на версту. А там – гусиный, куриный, утка, глухари-тетерьки, рябчик... Прямо из саней торговля. И без весов, поштучно больше. Широка Россия, – без весов, на глаз».





Перед подачей рождественского поросёнка часто посыпали мелко порубленными варёными яйцами – он получался будто бы припорошённый снегом.

Там же, на Конной площади в то время торговали курами, гусями, утками, тетеревами, глухарями, рябчиками. Здесь же продавали ёлки – новогодние или рождественские, их в то время называли и так, и сяк.

Но главными, конечно, были свиньи.

С ледяной горы

Самым, наверное, распространённым рождественским развлечением были обычные горки, ледяные и снежные. Один из современников писал: «Ледяные горы в высшей степени распространены и представляют для населения неисчерпаемый источник развлечений. На реке возводят высокий помост с площадкой наверху, туда поднимаются по лестнице. Сверху к реке идёт наклонная, гладкая поверхность из досок, которую заливают водой.





Каждый, имеющий санки, поднимается на лестницу и скатывается с вершины горки, летит со значительной высоты, удерживая при спуске санки в равновесии. Так, благодаря набранной скорости, они мчатся значительное расстояние по льду реки. Кроме этого, также строили две горки напротив друг друга. Человек, скатившись с одной горы, попадал на противоположную, повторяя эту забаву сколь угодно часто».

Вроде бы всё очень просто, а счастья – вагон.

Павел Свиньин писал: «Народ катается с гор на лубках, ледянках и на санях, а кто не умеет управлять оными, тот садится в них с катальщиком, который наблюдает, чтобы сани держались в прямой линии. Нельзя ни с чем сравнить удовольствия, когда видишь себя перелетающим в одно мгновение ока 40 или 50 саженей – это кажется очарованием!».

Те, кто пошустрее и потренированнее, санки презирали. Съезжали с тех же горок на ногах, а то и на одной ноге. Барышни в капорах и пушистых муфтах млели, глядя на подобных смельчаков.





Да и сами барышни были не против съехать с горки. Вот воспоминания И. Д. Голицыной о ярославском рождественском аттракционе: «Девочки Куракины уже были там со своими санками, которые они втаскивали по боковым ступенькам на вершину горки, а потом съезжали вниз с криками радости и мчались дальше, прямо по средней дорожке до фонтана, замёрзшего и покрытого снегом, поворачивали направо по узенькой дорожке, пока санки не останавливались. Иногда мы садились по трое или четверо на одни санки. Тяжело нагруженные, они проезжали дальше».

Для малышей, наоборот, задача облегчалась. Низкие, безопасные (чтобы свысока не падать) санки привязывали к канату и раскручивали с помощью колеса. От пассажиров этих санок требовалось лишь одно – сидеть и радоваться.





Горы, как правило, украшались флажками, гирляндами и еловыми лапами. Тот же Свиньин сообщал: «Ввечеру горы освещаются фонарями; отражение сей массы разноцветных огней в снегу, мешаясь с тенями, представляет необыкновенное зрелище не только для иностранца, но для самого русского: это совершенная фантасмагория!»

Настроение могло быть только праздничным и никаким другим.

Куча-мала на скейтинг-ринге

Фантазия распространялась далеко, и горками не ограничивались. Из снега строили ворота, башни, крепости, целые города. На санках с них уже не съедешь, зато лазать, копошиться, весело смеяться, забывая обо всём на свете, можно было несколько часов подряд.

Под рождественские гулянья часто отводили целые площади. Помимо гор, там ставили качели, торговали горячим сбитнем, запускали фейерверки и шутихи, жгли бенгальские огни. Конечно, пели и плясали.





В моду входили коньки. Скейтинг-ринги, а именно так, на английский манер, называли катки, в рождественский праздник были всегда переполнены. Да, не тот момент, чтобы показывать свое мастерство конькобежца – толпа разогнаться не даст. Зато просто так поскользить, сделать кучу-малу было в радость.

Публицист и издатель князь Владимир Мещерский писал: «Стариками, старухами, зрелыми и незрелыми овладела лихорадочная страсть покупать коньки, надевать их, скакать в Таврический сад, падать раз двадцать в минуту. Нашлись люди, которые по утрам, после чая или кофе, вместо чтения газет или служебных занятий, надевали коньки и летали по всем комнатам под предлогом приготовления к Таврическим катаниям».

Откуда князь Мещерский знал всё это? Ну, конечно, потому что сам любил подобные катания и регулярно посещал «Таврические горы».

Овсенька-коляда

Конечно же, «ходили со звездой» или же «христославили» или «пели Рождество», «рождествовали». Бродили большими компаниями, впереди старший, с рождественской звездой из палочек, бумаги и фольги, за ним дети, подростки. Звезда, конечно же, символизировала Вифлеемскую звезду, которая указывала волхвам путь к месту рождения Христа. Число лучей значения не имело. Их могло быть и пять, и двенадцать, но чаще всё-таки восемь.

Славильщики заглядывали в окна и стучались в двери. Спрашивали:

– Можно ли, любезные хозяин и хозяюшка, у вас со звездой Христа прославить?

Конечно, можно. Заходили, хором пели рождественский тропарь: «Рождество Твое, Христе Боже наш, воссия мирови свет разума, в нём бо звездам служащии звездою учахуся Тебе кланятися Солнцу правды и Тебе ведёти с высоты Востока, Господи, слава Тебе».





Разыгрывали сценки на библейские сюжеты. И, получив в подарок несколько монеток, горсть конфет, золочёных орехов и засахаренных фруктов, снова выходили в праздничный, рождественский мороз, шли к следующему дому.

Бывало, что вместо звезды на шесте красовался фонарь или тыква со свечой внутри. Это уже было не рождествование, а колядки. Иногда грань между ними полностью стиралась – носили, например, фонарь в форме звезды, а пели вперемешку и духовное, и озорное.

Разница, однако же, существовала и принципиальная. К «пению Рождества» священники относились приветливо, а языческие колядки категорически осуждали.

Отец Иоанн Вышенский в XVI веке поучал: «Коляды из городов и сел учением выгоните, не хочет ибо Христос, чтобы при его Рождестве дьявольские коляды имели место, но пусть их в свою бездну занесёт. «Щедрый вечер» из городов и сёл в болота загоните, пусть с дьяволом сидит, а не позорит христиан».





«Щедрый вечер» – ещё одна рождественская традиция. Празднуется в середине святок. Он же Васильева коляда, Васильева кутья, Богатая кутья, Щедрец, Овсень. В этот день готовили роскошный – «щедрый» – стол и, разумеется, опять ходили по домам, колядовали, перекрикивались:
– Овсенька-коляда, ты где была?
– Коней стерегла!
– И где кони?
– За ворота ушли!
– И где ворота?
– Вода снесла!

Кстати, ударение в слове «коляда» ставится на последний слог.

Колядовщики нередко были ряжеными. Времена, когда они пугали обывателей жуткими самодельными костюмами, давно ушли. В начале ХХ века в многочисленных игрушечных магазинах специально для этих хождений продавали забавные маски – лисицы, кота, домового. Пользовалась популярностью коза. Маску часто дополняла шуба, вывернутая наизнанку. В руках держали что-нибудь нелепое – ухват, метлу, коровью кость.

Даже походку делали другой – ходили вперевалочку или, напротив, семенили. Голоса тоже меняли. Верещали, например. Главное – чтобы всем было смешно.

Вся надежда на башмак

Конечно, гадания. Гадали, как правило, барышни. Выскочит этакая раскрасневшаяся красота на улицу и караулит, а подружки смотрят из окна, хихикают. У первого же проходящего мужчины надо спросить имя – именно так и будут звать твоего суженого.





На большее, конечно, не отваживались – с радостным визгом бежали домой, в тепло, к подружкам, к самовару, пряникам, баранкам и коврижкам. А прохожему, ясное дело, тоже весело – он же не просто так на этой улице, спешит по своим праздничным, сердцу милым делам.

Был ещё один известный способ – гадание на башмачке. Барышня выходила за ворота и кидала башмачок со своей левой ноги. В какую сторону будет направлен носок башмачка – туда её замуж и выдадут. А если в сторону своего дома – значит, в ближайшем году не судьба стать замужней.

Пололи снег. Выносили на улицу скатерть, натягивали, бросали на неё немного снега, подбрасывали этот снег и приговаривали: «Полю, полю бел снег среди поля. Залай, залай, собаченька; дознай, дознай, суженый!».





И, действительно, ждали собачьего лая. Если хрипло забрешет собака – значит, суженый будет старым. Звонко – молодым. Гулко – вдовцом. И так далее.

Естественно, подобные гадания не сбывались. Но ведь главное не это, а весёлая и беззаботная атмосфера русского торжества.